— Не всем везет, но если сам не ебешь, то тебя-то уж точно выебут!
— Давайте выпьем, что все так хорошо, и все так есть!
В это время грянула музыка. Как-будто из спальни на сцену выпорхнула певица в черном нижнем белье и кружевном маленьком пеньюаре. Белые космы, торчащие в разные стороны, усиливали впечатление, что девица прямо из постели. Она захрипела непроспатым голосом. Саксофонист, как страдающий хроническим запором, в полу приседе пунцово тужился и, сморщившись, изо всех сил дул в свою дудку. Звон посуды, визг, хохот, крики, табачный дым, блестки на потолке, блестки на стенах, на груди, на животе, на голове, на ушах, на руках, блестки, блестки, блестки…
Мы вернулись в по-прежнему пустой «предбанник». Мамин адвокат быстро уничтожил свою порцию горячего и с вожделением посмотрел на наши не тронутые тарелки.
— Хотите? Я почти не ела, — придвинула я ему свою тарелку. Рвачёв тут же согласился. Покончив с мясом и грибами, он, не останавливаясь, съел всё, что было и у мамы, и у моего друга, болтая без умолку. По его словам, он был самый умный и самый незаменимый. Наконец, сытно отрыгнув, Рвачёв отвалился от стола. Вся водка была выпита, закуски съедены.
Рвачёв поведал нам, что было «за кулисами».
— Я подошёл к Шаху и спросил: «Слушай, ты можешь мне объяснить, почему твой клиент убежал? Женщина просто прелесть!» — мамин адвокат бросил оценивающий взгляд на маму, — Знаете, что он мне ответил? «А дело совсем не в ней. Дело в тех, кто её окружает. Окружение ему не понравилось. Убить его грозились. Вот он и убежал!»
«Окружение» — это, значит, я. Ну, хорошо! Убежал Гарик из-за меня. А деньги почему не отдаёт маме? Тоже из-за меня? Железная логика, ничего не скажешь! Когда женился, знал наше «окружение», однако, поставил подслушку! Так что всё это — вранье! Хотел убежать и убежал, не из-за «окружения», а из-за себя самого! Мы с мамой тут вообще ни при чём! Он убежал бы от любых женщин, педераст несчастный!
Когда принесли счёт, мой друг вынул бумажник и вопросительно посмотрел на Рвачёва.
— Вообще-то принято адвоката угощать по такому случаю, но я ведь к тому же и друг, верно? — И адвокат, подмигнув маме, достал бумажник.
Мама не пошевелившись, равнодушно смотрела в сторону. Мы вышли на улицу.
— За маму не волнуйтесь, я её отвезу, — покровительственно произнёс адвокат.
— А мы и не волнуемся! — сказала я и взглянула на маму. В газах её была тоска, она уголком рта улыбнулась мне и как-то обречённо кивнула.
Мы распрощались и, оставив маму с её адвокатом, поехали на день рождения. По дороге мой друг не выдержал:
— Ну и ну! Где твоя мама нашла этого рыгалу? Ты меня прости, но её адвокат — полное дерьмо!
— Очередная мамина находка, — вздохнула я, — сначала она искала мужа, пока не нашла сумасшедшего идиота-Гарика, потом пришлось искать адвоката, и вот — результат! Как у Гоголя: «Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет!» Похоже, что у нас, в Америке, мёртвые души на каждом шагу!
МАМА
Приближался Новый 1993 год. Как назло, постоянно шёл дождь. Погода напоминала ноябрьский Ленинград.
Настроение было не новогоднее. У меня не было никаких планов, где и с кем встречать любимый праздник. Даже не верилось, что всего год назад я вернулась из свадебного путешествия и была самая счастливая.
Рвачёв позвонил тридцатого декабря.
— Хочу отметить с тобой Новый год.
— Как ты себе это представляешь?
— Приглашаю тебя вечером в ресторан, в Манхеттене.
— Вечером? А как я потом домой доберусь? Дождь льёт, холод, темнота… Нет уж, уволь меня!
— Я отправлю тебя на такси.
— Да? А ты знаешь, из Манхеттена это не дёшево!
— Я обещаю! Давай встретимся! Я очень хочу тебя поздравить как полагается!
После работы «ягуар» ждал меня у выхода. Рвачёв, как всегда, сам распахнул дверцу машины. На сиденье для меня лежал букет цветов.
— Ух, ты! Красиво! Спасибо! — оценила я его галантный жест.
— То ли ещё будет! Садись!
Ресторан был украшен гирляндами и серебряным дождём. На ярусе в цветном полумраке красовалась нарядная ёлка.
Когда мы сели, Рвачёв торжественно открыл дипломат и положил передо мной пакетик в золотистой обёртке с традиционным бантиком.
— Это тебе! С Новым годом, my dear!
Я развернула подарок. Это были духи с незнакомым названием.
— Дуня, — прочитала я вслух. — Никогда не слышала о таких духах!
— Какая Дуня? «Дюны». Это сейчас самые модные французские духи!
— Правда? Спасибо! Обожаю духи! Спасибо огромное!
— Прочти, что написано! — Рвачёв протянул мне маленький бумажный квадратик, прицепленный к коробочке.
Тебе со мной не повезло, Сегодня дождь, и слякоть, и ненастье! А мне с тобой, представь себе, тепло! С Новым годом, darling С новым счастьем!
— Очень трогательное признание! — усмехнулась я. — Придётся тебе ответить. — И написала на обёртке от духов:
Непредсказуемость — вот главная удача, Когда развод обходится без плача, Но с чувством мести, где за око — око, Без сожаления, без страха и упрёка. Я радуюсь свободе обретённой, Когда могу я снова быть влюблённой, И всё вокруг как будто не со мной! Декабрь пахнет летом и весной! Я снова жить и снова петь хочу! Не пла’чу… Адвокату я плачу’. Рвачёв взял у меня листок и написал: Стихов почти я не пишу, Я на машине к вам спешу! Люблю, надеюсь, не дышу, Лишь о взаимности прошу! Сопротивленье сокрушу И вас за ушко укушу!
— Вот видишь! — упрекнул он меня. — Я тебе — о любви, а ты мне — о деньгах!
— Лёша, о какой любви может идти речь, если ты у меня берёшь деньги? Ну, ухаживаешь, но не парь мне мозги любовью! Я ведь тебя о ней не спрашиваю!
— А я тебя спрашиваю!
— Напрасно! Я вообще никого не люблю, кроме своей дочки! И кого я сейчас способна любить? У меня внутри всё пусто! Сожжено! Это бесполезный разговор! И зачем тебе моя любовь? У тебя — жена, дочь! Люби их! Или тебе надо, чтобы я мучилась, страдала, ревновала, устраивала тебе сцены? Я не буду устраивать тебе сцены ревности, Лёша, мне есть чем заняться!
— Вот если бы моя жена так сказала! Следит за мной, как ищейка! В машине нашла твою сигарету, такой был скандал!
— Почему скандал? Она знает, что я твоя клиентка, мы встречаемся в Манхеттене, ну что такого, если в машине моя сигарета? Это же не противозачаточное средство! Чего ты испугался?
