Книга Неукротимый - Сандра Дюбэй

– Ле Корбье отплыл три дня назад, – сообщил Габриелю главный таможенник Северной Каролины.

– А куда? – нетерпеливо воскликнул Габриель.

– Понятия не имею, – покачал тот головой.

Габриель продолжал пристально, не отрываясь, смотреть на него.

– Клянусь, Форчун, не знаю. Слышал только, что он должен сделать остановку в Нью-Провиденсе на обратном пути.

– Значит, он может появиться там сегодня, – предположил Габриель. – Или через неделю, или через месяц…

– Или никогда, – закончил за него Тобиас.

– Или никогда, – согласился Габриель. – И все же, наверное, самое лучшее, что я могу сделать, – это отправиться на Нью-Провиденс и ждать его там.

– Если я что-то услышу или узнаю… – начал таможенник.

– Я знаю. Спасибо, Тобиас, – сказал Габриель, вставая из-за стола. Дружески хлопнул собеседника по плечу и пошел искать судно, отплывающее на Нью-Провиденс.

На каменистом островке появилась тень. Шайна сделала ее сама, распоров с помощью ножа Ле Корбье свою нижнюю юбку и натянув полосы ткани на камнях, торчащих из земли, словно чудовищные пальцы. Теперь хотя бы солнце не так нещадно опаляло кожу.

Шайна опустила в тщательно укрытую под самодельным тентом лужицу пальцы и смочила ими пересохшие губы. Какое блаженство – пресная вода! Но как осторожно и бережно нужно обращаться с этим сокровищем!

На вторую ночь ее заточения на островке разразился редкий в этих широтах дождь. С каким наслаждением Шайна кружилась в его струях, глотая животворные струйки, стекающие по запрокинутому к небу лицу! Затем она счастливо смекнула, что может попробовать набрать дождевой воды впрок. И сделала это, наскоро выкопав углубление в жесткой неподатливой земле. Ну вот, теперь она отвоевала у жажды хотя бы несколько дней.

Конечно, лужица не вечна и скоро высохнет. Но лучше не думать об этом. Пока-то она есть – чудесная, чудесная лужица с пресной водой! А значит – можно сделать маленький глоточек, можно смочить запекшиеся губы и даже протереть горящее, опаленное солнцем лицо. А затем лежать в тени и смотреть, смотреть на бесконечную игру воды и света в бездонном, неоглядном просторе океана. Смотреть и ждать – не появится ли на горизонте облачко, не пошлет ли небо еще один подарок в виде освежающего, несущего жизнь дождя…

Боже, какая же она идиотка! Ведь дождь только продлит ее муки, отсрочит примиряющую со всем и со всеми смерть. Ну пошлет ей небо еще несколько ложек воды, а что потом? Вода не сохранится, и не насытит, и не спасет – только отсрочит конец. Она испарится, и опять наступит адская мука на раскаленной каменной сковородке островка. Пустынного. Крошечного. Безымянного.

Ее безымянная могила.

Наверное, лучше набраться мужества и протянуть руку за ножом – вот он лежит, поблескивает совсем рядом! Одно решительное движение – и конец мукам, конец боли, конец всему!

Мысли Шайны начали путаться, и она впала в странное состояние, похожее на дрему. Затем заснула по-настоящему и очнулась уже под вечер, когда солнце громадным оранжевым шаром начинало опускаться к горизонту. Шайна не пошевелилась, не перевернулась на своем жестком каменном ложе – как лежала, так и продолжала лежать, отрешенно глядя на закат. Мысли ее текли медленно и вращались вокруг простых житейских дел.

«Скоро наступит ночь, – лениво подумала она. – А ночь – это прохлада. Наконец-то охладится сожженная за день солнцем кожа… А затем…»

Шайна вскочила, словно подброшенная пружиной. На горизонте, на фоне пылающего солнечного диска она увидела силуэт корабля. Нет, нет, это не мираж! Вот он плывет – красавец с белоснежными, наполненными ветром парусами. Плывет прямо сюда, к ее островку, за ней…

Судно прошло мимо.

Шайна проводила его взглядом, пока последний парус не исчез за горизонтом. Может, ей все это только привиделось?

Море по-прежнему было пустынным – только запах соли и шелест лижущих каменную кромку берега волн.

Шайна обреченно стала устраиваться на ночь, подложив под щеку вместо подушки свернутый комок кружев, оторванных от нижней юбки. Она не плакала – слезы давно кончились. Высохли навсегда.

Навсегда, навсегда. Даже это страшное слово больше не беспокоило ее – настолько притупились все чувства.

Она закрыла глаза, погружаясь в сон, спеша уйти в него, пока вокруг стоит свежая прохладная ночь и у нее есть несколько часов до возвращения беспощадного, палящего солнца.

В полусне она увидела Монткалм, его сады, благоухающие в летней ночи. Затем сразу, без перехода, она очутилась в Фокс-Медоу. С Габриелем.

Габриель… Стройный, высокий, пылающий страстью – и сжигаемый подозрениями. О, эти подозрения! Они-то и привели ее к этому печальному концу! Не стоит думать об этом. Лучше вспомнить объятия Габриеля, его глаза, губы… Как они любили друг друга! Как счастливы они были!

Шайна погружалась в сон, но он становился все тяжелее, все неприятнее. Вынырнуло откуда-то лицо Демьена де Фонвилля, и Йен Лейтон тут же оказался рядом. Отталкивая друг друга, они старались вырвать Шайну из объятий Габриеля. А в сторонке стоял Ле Корбье, и в глазах пирата было столько сочувствия, но за спиной у него бесновалась толпа, и оттуда летели выкрики, угрозы, брань…

С глухим стоном Шайна проснулась. Огляделась, дрожа всем телом.

Разумеется, никого.

Ни пиратов, ни призраков, ни Габриеля.

– Габриель, – прошептала Шайна, с трудом разлепляя распухшие, потрескавшиеся губы. – О Габриель, где ты? Ради бога, приди! Приди и спаси меня…

Она шептала эти слова словно заклинание, но при этом прекрасно знала, как бесполезны они. Нет, никогда ей больше не увидеть любимых зеленых глаз! Она одна, и до самого конца останется одна – на этом адском островке, ставшем ее безымянной могилой.

Габриель стоял на носу «Королевской Удачи», входившей в гавань Нью-Провиденса. Жадными глазами он обшаривал якорную стоянку, надеясь увидеть знакомый силуэт «Золотой Фортуны».

– Ты видишь ее, Форчун? – спросил капитан «Королевской Удачи» Эдвард Тич по кличке Черная Борода – гроза американского побережья.

Габриель покачал головой.

– Пока нет. О господи! Если ее нет здесь…

Тич любовно разгладил свою бороду – длинную, густую, иссиня-черную, спадающую на грудь, – от которой, собственно, и пошло его прозвище.

– И столько шума из-за одной женщины? – удивленно спросил он. – Может, сойдешь на берег? Знаешь, сколько здесь женщин – на любой вкус…

– Моя – особенная. Не сравнивай ее с этими шлюхами, – сказал Габриель. – Боюсь, ты просто не понимаешь, Тич, что это значит – любить женщину!

Тич хмыкнул в свою роскошную бороду.

– Что за чушь ты порешь, парень! – громыхнул он своей луженной ветрами и ромом глоткой. – Да я любил их сотнями! И скажу тебе, Форчун, что все они – хоть снаружи, хоть изнутри на один фасон.