Габриель на секунду замешкался, боясь наклониться и почувствовать под ладонью мертвую остывшую плоть. Он боялся перевернуть тело Шайны и увидеть на ее лице застывшую навеки маску предсмертной муки.
Затем он набрался мужества, наклонился и перевернул ее лицом вверх.
Она была жива. Еще жива – слабый хрип вырвался из ее горла. Чуть заметно дрогнули воспаленные веки.
– Габриель… – чуть слышно шепнули запекшиеся губы. Слабо шевельнулась рука, но тут же бессильно упала на землю.
На глазах Габриеля показались слезы – впервые за много, много лет.
– Я пришел за тобой, – прошептал он. – Я боялся… Я так боялся… что опоздаю. Я увезу тебя домой, Шайна. Домой. И все снова будет хорошо, и мы…
– Нет… – веки Шайны плотно сомкнулись. – Все… Хватит…
Она какое-то время молчала, едва слышно вдыхая горячий воздух. Затем зашептала снова:
– Хватит… У меня нет больше сил убеждать тебя. Лучше умереть… – Она шевельнула рукой в направлении ножа. – Пора. Помоги мне, Габриель. Такая боль… Я не могу больше…
Габриель поднял нож и зашвырнул далеко в море. Сверкнула сталь, послышался негромкий всплеск, и страшный подарок Ле Корбье нашел вечный покой на песчаном дне.
– Ты не можешь, ты не должна умереть! – взмолился Габриель. – Черт побери, Шайна, ты не смеешь!
Он сорвал крышку с фляги с водой и поднес ее к губам Шайны. Приподнял, придержал ей голову. Она сделала несколько глотков и приоткрыла глаза.
– Я должен поднять тебя, Шайна, – сказал Габриель и, зная, как мучительно больно будет это для нее, добавил: – Прости меня.
Затем подумал, что еще больнее сделал ей своими подозрениями, незаслуженными упреками… Ожоги заживут, но заживут ли когда-нибудь сердечные раны?
Он вздохнул и повторил:
– Прости меня.
Свежий вечерний ветерок налетел, коснулся опаленной кожи. Шайна невольно вздрогнула.
– Габриель, – чуть слышно прошептала она и обхватила его шею слабыми, тонкими руками.
Только теперь она поверила в то, что перед нею не мираж. Поняла, что Габриель знает всю правду о том, что случилось. Почувствовала, как навсегда уходят из сердца все старые обиды и печали. Жизнь начинается с новой страницы, и первую строчку на ней они напишут вместе с Габриелем.
– Габриель, – повторила она. – Отвези меня домой…
Он бережно подхватил ее невесомое тело и понес к берегу, к ожидавшей их шлюпке. Даже отсюда было видно, как приветственно машут матросы на палубе «Золотой Фортуны».
Свежий ветерок наполнял паруса бригантины. Еще немного, и они уплывут домой, в Фокс-Медоу – вместе и навсегда.
Эпилог
Фокс-Медоу, пять лет спустя
Шайна Сент-Джон, хозяйка Фокс-Медоу, сидела на широкой веранде своего дома. Дела на их плантациях шли превосходно – Габриель оказался толковым хозяином, что было неожиданностью для него самого.
Улыбнувшись, Шайна склонилась над своей крошечной дочкой, Брайной. Девочке только что исполнился месяц. Она унаследовала от отца густые черные волосы и голубые глаза от матери. Нет сомнений – эта кроха вырастет и станет такой же красивой, как ее мать. Шайна легонько вздохнула и поправила на спящей дочери одеяльце. Сколько мира, покоя и смысла появилось в жизни с рождением детей! И как изменилась жизнь в окружающем мире!
Ликвидировано пиратство. Последнюю точку поставила решительная схватка между губернатором Спотсвудом и Черной Бородой. Эдвард Тич проиграл ее, был схвачен и казнен. После этого разбою в американских водах пришел конец – полный и беспощадный. Канул в Лету ужасный промысел, легендой стали державшие в страхе все побережье морские волки и их капитаны.
Ле Корбье уцелел, вернулся домой, на Мартинику, и время от времени присылал письма, в которых описывал свою жизнь на плантации, хозяином которой стал. О прошлом он не писал никогда.
С пиратов мысли Шайны перекинулись к Ребекке. Она тоже выжила, избежав заслуженного наказания. От расправы ее спасла война, начатая губернатором Спотсвудом против пиратов. И все же жизнь Ребекки была пропитана страхом – до самой смерти ее будет преследовать мысль о том, что однажды в дверь постучатся непрошеные гости. В остальном жизнь Ребекки устроилась не так уж и плохо – вскоре после того, как Габриель заново обрел Шайну, она обрела мужа, того самого Джошуа Сойера из Силвер-Крика.
Темный силуэт мелькнул на опушке леса, и Шайна увидела Габриеля. Он погонял лошадь, спеша к дому. Впереди него на седле гордо восседал в объятиях отца их сын, Раф, – так они сократили его полное имя – Рафаэль.
Осенью Рафу исполнится четыре.
Мальчик издали увидел мать и радостно закричал, поднятый высоко в воздух сильными отцовскими руками. Габриель тоже улыбался, и от его улыбки по сердцу Шайны расплылось приятное тепло. Она любила своего мужа, и любовь эта становилась с каждым годом все сильней.
Подбежал грум, подхватил под уздцы коня, и Габриель, прижимая к груди сына, взбежал по ступенькам на веранду, где сидела Шайна.
Она знала, что муж ее счастлив. С улыбкой смотрела Шайна, как он спешит ей навстречу, и неожиданно поймала себя на том, что сквозь черты преуспевающего землевладельца, счастливого мужа и отца проступает его прежний облик – бесстрашного моряка, отчаянного пирата, грозного капитана Форчуна, прошедшего огонь и воды, неудержимого и неуловимого.
Таким она знала его. Помнила. Любила.
Габриель поднял на Шайну свои бездонные зеленые глаза, и она поняла, что эта память живет и в нем – в каждом его вздохе, в каждом взгляде, в каждом биении сердца.
