Я сказал:
— Вот бы и нам пожить в таком домике.
Я это сказал не всерьез, так, еще одно ничего не значащее желание. Фрэн не ответила. Она изучала карту, которую дал мне Бад. Мы добрались до обозначенного на карте перекрестка. Повернули, как и было велено, направо и проехали в точности три и три десятых мили. Слева от дороги я увидел кукурузное поле, почтовый ящик и посыпанную гравием подъездную дорожку. В конце дорожки, за деревьями, стоял дом с верандочкой. На доме была труба. Но, поскольку было лето, никакого дыма из нее не шло. И все равно все выглядело очень даже мило, и я сказал об этом Фрэн.
— Глушь страшная, — отозвалась она.
Я свернул на подъездную дорожку. С обеих сторон стеной стояла кукуруза. Она вымахала выше машины. Я слышал, как хрустит под колесами гравий. Ближе к дому мы увидели садик, а в нем ползучие стебли, с которых свисали зеленые штуковины размером с бейсбольный мяч.
— Это что такое? — удивился я.
— Мне почем знать? — огрызнулась Фрэн. — Может, тыквы, а вообще понятия не имею.
— Слушай, Фрэн, — сказал я, — не заводись.
Она не ответила, только поджала нижнюю губу. Когда подъезжали к дому, выключила радио.
Перед домом стояли детские качели, на верандочке валялись игрушки. Я подъехал вплотную и заглушил двигатель. И вдруг мы услышали этот жуткий вопль. Понятное дело, в доме был ребенок, но вряд ли ребенок мог кричать так громко.
— Что это? — спросила Фрэн.
И тут какая-то птица, здоровенная, размером с грифа, тяжело снялась с дерева и плюхнулась прямо перед машиной. Встряхнулась. Потом, выгнув длинную шею уставилась на нас.
— Чертовщина какая-то, — сказал я.
Сидел, вцепившись в руль, и таращился на эту тварь.
— Ничего себе! — сказала Фрэн. — Никогда не видела живьем.
Мы, конечно же, оба сообразили, что это павлин, но вслух его так не назвали. Сидели и смотрели. Птица повертела головой и снова издала тот же резкий звук. Встопорщив перья, она стала чуть не в два раза больше.
— Чертовщина какая-то, — повторил я.
Мы всё сидели как сидели — на переднем сидении.
Птица подобралась поближе. Потом наклонила голову вбок и нахохлилась. Яркий и злобный глаз всё таращился на нас. Птица задрала хвост, он был как огромный веер, который то раскрывался, то закрывался. Хвост сиял всеми цветами радуги.
— Боже мой, — прошептала Фрэн. Руку она положила мне на колено.
— Чертовщина какая-то, — снова повторил я. Больше тут сказать было нечего.
Птица опять издала все тот же странный, похожий на плач крик: «Мо-о-ау!». Если б я такое вдруг услышал ночью, решил бы, что кто-то умирает, или что-то такое творится, какая-то жуть.
Входная дверь открылась, и на веранду вышел Бад. Он застегивал рубашку. Волосы у него были мокрые. Похоже, он только что вылез из душа.
— Да заткнись ты, Джоуи! — прикрикнул он на павлина. Потом хлопнул в ладоши, и птица немного попятилась. — Хватит уже. Вот так-то, заткнись. Заткнись, тварь паршивая!
Бад спустился по ступенькам. По дороге к машине заправил рубашку в штаны. Одет он был так, как одевался на работе — в джинсы и хлопковую рубаху. Я же напялил летние брюки и тенниску. Хорошие туфли. Увидев в чем Бад, я разозлился на себя — и чего вырядился…
— Молодцы, что все-таки выбрались к нам, — сказал Бад, подходя к машине. — Давайте, входите.
— Бад, привет, — сказал я.
Мы с Фрэн вылезли из машины. Павлин немножко отошел и стоял, наклоняя свою противную башку то в одну, то в другую сторону. Мы старались не подходить к нему слишком близко.
— Ну как, сразу нас нашли? — спросил у меня Бад. Он не смотрел на Фрэн. Ждал, когда я их познакомлю.
— Карту ты нам дал толковую, — сказал я. — Да, Бад, это Фрэн. Фрэн, Бад. Она о тебе наслышана.
Бад рассмеялся и протянул ей руку. Фрэн была его выше. Бад смотрел на нее снизу вверх.
— Он о тебе часто говорит, — сказала Фрэн, отнимая у него руку. — Бад то, Бад сё. Если о ком с работы и поминает, так только о тебе. Мне кажется, что я тебя уже давно знаю.
Она не выпускала из виду павлина. Тот подобрался ближе к веранде.
— Так мы ж с ним друзья, — ответил Бад. — Еще б ему обо мне не говорить.
Сказав это, Бад ухмыльнулся и ткнул меня кулаком.
Фрэн так и держала свой каравай. Она не знала, что с ним делать. Протянула Баду.
— Вот, мы вам привезли.
Бад взял каравай. Повертел так и сяк, осмотрел, будто впервые в жизни видел буханку хлеба.
— Вот спасибо, — сказал он. Поднес каравай к лицу и понюхал.
— Фрэн сама пекла, — объяснил я.
Бад кивнул.
— Пошли в дом, познакомлю вас с женой и матерью.
Он, ясное дело, имел в виду Оллу. Какая тут еще могла быть мать, кроме нее. Бад мне говорил, что его мамаша давно померла, а папаша отвалил, когда Бад был еще парнишкой.
Павлин был тут как тут — семенил перед нами, а когда Бад открыл дверь, взгромоздился на крыльцо. И все пытался проскочить в дом.
— Джоуи, дрянь ты такая, — сказал Бад и хорошенько врезал ему по башке. Павлин отскочил и встряхнулся. Перья у него в хвосте погромыхивали, когда он встряхивался. Бад сделал вид, что хочет его пнуть, и павлин отскочил еще дальше. Тогда Бад приоткрыл дверь, чтобы мы смогли пройти.
— Она пускает этого паршивца в дом. Скоро его усадят за стол и уложат в кровать. Чертова птица.
Фрэн остановилась на пороге. Посмотрела на кукурузное поле.
— Славный у вас домик, — заметила она. А Бад все придерживал дверь. — Правда, Джек?
— А то, — сказал я. Меня ее слова удивили.
— Это только на первый взгляд не дом, а картинка, — сказал Бад, продолжая держать дверь. Еще раз шуганул павлина. — С ним хлопот не оберешься. То одно, то другое. — Потом он добавил: — Ну, давайте, входите.
Я спросил:
— Бад, а что это там за шутковины растут?
— Да помидоры! — ответил Бад.
— Тоже мне фермер, — сказала мне Фрэн и покачала головой.
Бад рассмеялся. Мы вошли в дом. В гостиной нас ждала маленькая пухленькая женщина с пучком на голове. Руки были спрятаны под завернувшийся край передника. Щеки ее пылали. Я поначалу решил, что она запыхалась или рассердилась. Она глянула на меня, а потом стала разглядывать Фрэн. Без всякой враждебности, так, с интересом. Она смотрела на Фрэн и была все такая же красная.
Бад сказал:
— Олла, это Фрэн. А это мой друг Джек. Ну, про Джека-то ты знаешь. А, это Олла, ребята.
Он передал Олле каравай.
