Ненадолго устанавливается тишина. Миссис Фримен смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Нечего улыбаться. Ты не совершил большого подвига, спасая моего мальчика из беды, в которую он попал только благодаря тебе». Но когда Чарли снова подает голос, она кивает и приказывает мне зайти в палату, пока сын не надорвался, крича через всю комнату. Похоже, у нее еще есть вопросы к врачу.
— И, Томас, — добавляет миссис Фримен, когда я прохожу в дверь, — не сбивай с толку моего мальчика. Держи свои идеи при себе.
Я киваю. Миссис Фримен — единственная из всех знакомых учителей, в устах которой слово «идея» звучит так же, как и некоторые другие слова из четырех букв.
Чарли лежит на специальной больничной кровати с металлическими перилами по обе стороны. Такого рода ограждение вряд ли помешает здоровяку вроде Чарли свалиться на пол, если ему приснится что-то малоприятное, зато санитар может легко пришпилить больного к кровати, подсунув под металлические ручки швабру. Больничных кошмаров у меня больше, чем историй у Шахерезады, и даже время не стерло их все из памяти.
— Время на посещение заканчивается через десять минут, — сообщает, не глядя на часы, дежурная сестра.
В одной руке у нее поднос в форме почки, в другой полотенце.
Чарли дожидается, пока она выйдет из палаты, и хрипло говорит:
— По-моему, ты ей понравился.
От шеи и выше он выглядит почти нормально, но кажется усталым. Вся грудь, за исключением небольшого участка в районе ключицы, перевязана марлей, и кое-где из-под нее просачивается гной.
— Можешь задержаться, — говорит Чарли, отвлекая меня от созерцания пострадавшего участка его тела. — Поможешь им с перевязкой.
Глаза у него — как у больного желтухой. Возле носа собрались капельки пота, которые он, возможно, вытер бы, если бы мог.
— Как ты себя чувствуешь?
— А как я выгляжу?
— Довольно неплохо, принимая во внимание…
Чарли изображает намек на улыбку и пытается посмотреть на себя. Только теперь до меня доходит, что он понятия не имеет, как выглядит на самом деле, и знает, что не может полагаться на ощущения.
— К тебе еще кто-нибудь приходил? — спрашиваю я.
Он отвечает после небольшой паузы:
— Если ты имеешь в виду Джила, то нет.
— Я имею в виду… вообще.
— Ну, ты, может, не заметил там мою мамулю. — Чарли улыбается и привычно добавляет: — Ее легко не заметить.
Я выглядываю в коридор. Миссис Фримен все еще разговаривает с доктором.
— Не беспокойся, — неверно истолковав мой взгляд, говорит Чарли. — Он еще явится.
Медсестра, похоже, собирает всех, кто имеет какое-то отношение к состоянию Чарли. Если Джил еще не пришел, то уже не придет.
— Послушай. — Чарли меняет тему. — Как там все?
— Ты о чем?
— О том, что случилось в кабинете Тафта. Он же тебя провоцировал.
Стараюсь припомнить слова Тафта. Прошло уже несколько часов. Хотя для Чарли это, наверное, последнее, что он помнит.
— Насчет твоего отца.
Чарли пытается переменить позу и морщится от боли.
Я смотрю на металлические перила кровати и представляю себя на месте Чарли. Миссис Фримен все же запугала злополучного врача, и он повел ее в свой кабинет. Коридор пуст.
— Послушай, — хрипит Чарли, — не забивай себе голову всякой ерундой.
Таков наш Чарли на смертном одре — его волнуют мои проблемы.
— Я рад, что у тебя все в порядке.
Ему хочется сказать что-то умное, но я кладу ладонь ему на руку, и Чарли ограничивается простым:
— Я тоже.
Он улыбается, даже смеется и качает головой.
— Черт бы меня побрал! — Его взгляд устремлен куда-то за меня. — Черт бы меня побрал…
Наверное, бредит, думаю я и поспешно оборачиваюсь, чтобы позвать медсестру.
Сюрприз — на пороге стоит Джил с букетом цветов.
— Стянул со стола в «Плюще», — неловко, как будто не зная, как его здесь примут, объясняет он. — Скажи, что они тебе нравятся.
— А вина не притащил? — слабо хрипит Чарли.
Джил виновато улыбается:
— Не нашел дешевого. — Он подходит к кровати и протягивает руку. — Сестра сказала, у нас всего пара минут. Ты как?
— Бывало и лучше. Бывало и хуже.
— Там, кажется, твоя мама.
Джил все еще не знает, с чего начать.
Чарли начинает отрубаться, но при этом ухитряется изобразить подобие улыбки.
— Ее легко не заметить.
— Ты к нам сегодня не присоединишься? — тихо спрашивает Джил.
— Может быть, — шепчет Чарли. — Кормят здесь… — он вздыхает, — ужасно.
Голова его падает на подушку, и в этот же момент в палату входит медсестра и сообщает, что наше время истекло, а Чарли нужен отдых.
— Крепкого сна, вождь.
Джил кладет букет на тумбочку.
Чарли уже дышит через рот и ничего не слышит.
У двери я оглядываюсь — Чарли лежит на кровати, огражденный перильцами, закованный в марлевые повязки и охраняемый капельницей. Вспоминается книжка комиксов из детства. Великан, на котором испытывают новейшее лекарство. Таинственный пациент, чудесное выздоровление которого приводит в изумление местных врачей. Тьма опустилась на Готам, но заголовки в газетах все те же. Сегодня супергерой противостоял силам природы и остался жив, чтобы пожаловаться на скверную кормежку.
— Как по-твоему, он поправится? — спрашивает Джил, когда мы подходим к парковочной стоянке.
Других машин, кроме его «сааба», там нет. Капот еще теплый, и падающие на него снежинки тут же тают.
— Думаю, да.
— Выглядит он не очень.
Мне трудно представить, как чувствуют себя после ожогов, но заново привыкать к собственной коже, наверное, не самое большое удовольствие.
— Я думал, ты уже не придешь.
Джил переступает с ноги на ногу.
— Жаль, меня с вами не было.
— Когда?
— Днем.
— Это шутка?
Он поворачивается ко мне:
— Нет. А что ты имеешь в виду?
Мы стоим рядом с машиной. Я злюсь на Джила — за то, что ему было так трудно разговаривать с Чарли, за то, что он побоялся прийти к Чарли раньше.
— Ты был там, где хотел быть.
— Я пришел сразу же, как только услышал, что случилось.
— Но с нами тебя не было.
— Когда? Утром?
