В тени сидел Адам и писал акварелью. Ему недавно исполнилось тринадцать лет. Как у всех Уэстбруков, у него были красивые глаза и симпатичная морщинка между бровями. Джоанна считала, что крепость и силу, характерные для Уэстбруков, в нем заменяла мягкость натуры, склонной к наукам. Окаменелости и насекомые, камни и растения – все вызывало у Адама живой интерес. Познакомившись с работой Дарвина «Происхождение видов», он объявил, что хочет стать натуралистом. Через месяц ему предстояло отправиться в среднюю школу Камерона и учиться по специальной программе.
Не проходило дня, чтобы Джоанна не восхищалась этими детьми. И любовь, огромная любовь всегда была с ней. Впервые сила и сладость этой любви потрясла ее, когда она взяла ребенка на руки. Глядя на Бет, спящую или хмурившую брови над книгой, Джоанна часто спрашивала себя, возможно ли, чтобы любовь продолжала расти? Как может человеческое сердце вместить такое море любви? И она убедилась, что оно способно на это. Теперь Джоанне стала понятна другая сторона связи, существующей между матерью и дочерью. Она сама была теперь матерью и узнала, какую любовь, должно быть, испытывала к ней леди Эмили. Но это счастье находилось под угрозой. Наблюдая за Бет и Баттоном, резвящимися в пруду, Джоанна почувствовала, как в ней укрепилась решимость защитить дочь от наследия страха и смерти, доставшихся ей от леди Эмили. Никакой Змее-Радуге и песне-отраве не удастся причинить вред этому замечательному ребенку.
Из-за деревьев показался Хью, занятый разговором с архитектором. От сорокалетия Хью отделял год, но выглядел он моложе своих лет. В пыльных брюках, фланелевой рубашке и широкополой пастушьей шляпе, он напоминал Джоанне симпатичного героя самой последней из написанных до этого баллад: «Равнина с одиноким деревом».
Сара сошла с коляски и направилась к детям, а Джоанна наблюдала, как Хью разговаривает с архитектором мистером Хакеттом. Она заметила в муже напряжение и вспомнила, что недавно он сказал ей о своем желании съездить в Квинсленд и пройтись «дорогами юности». Как-то ночью он неожиданно признался: «Я хочу назад в Квинсленд. Сам не знаю, почему. Может быть, причина в том, что мне скоро сорок и молодые годы остались в прошлом. Но как бы то ни было, а с недавнего времени меня тянет в Квинсленд. Мне хочется съездить туда вдвоем с тобой, Джоанна, без детей. Я хочу показать тебе места, где я рос, города, людей, одинокие фермы. Мне хочется на это посмотреть, пока все не исчезло навсегда».
Но как им найти время для такого путешествия? Для него требовались недели, по меньшей мере. А Хью постоянно нужен был в «Меринде», да и она тоже. Теперь наконец будет достроен дом. Несколько лет ушло на то, чтобы оправиться после финансовых потерь, причиненных бурей. Им удалось это сделать настолько успешно, что к тому времени, как из Индии наконец пришло наследство Джоанны, она смогла отложить эти деньги на будущее для Бет, поскольку между ними было решение, что Адаму перейдет ферма.
Но когда они смогли позволить себе возобновить строительство, используя подготовленные Филипом Макнилом бетонные опоры и чертежи, река разлилась и пострадала строительная площадка. Более года они потратили на подготовку грунта и укрепление опор, а затем в колонии Виктория разразилась сильнейшая эпидемия гриппа, и от этой болезни слегло столько людей, что во всем районе практически остановились все работы: и уборка урожая, и стрижка овец, и строительство. Потом открытие мнимого месторождения золота неподалеку от Хоршема отвлекло из района много народа, так что на иных фермах остались только самые преданные работники. Но теперь было кому строить, и деньги у Хью появились, однако возникла новая трудность: Хью не мог найти архитектора, который согласился бы работать по чертежам Макнила. Все сходились во мнении, что строить дом на этом месте нецелесообразно, советовали убрать руины древних построек аборигенов и возводить дом там. По этому поводу и спорил Хью с мистером Хакеттом, когда приехала Джоанна.
Дождавшись, когда мистер Хакетт удалился, очень сердитый, как она отметила, Джоанна подошла к Хью и обняла его.
– Как там Фанни Драммонд? – поинтересовался он.
– Ей же не повезло так, как мне, – сказала она. Он привлек ее к себе, и хмурое выражение исчезло с его лица. Джоанна всегда вызывала в памяти Хью фразу из Библии: что-то насчет покой несущей реки.
Дул горячий ветер, непривычный для марта месяца. Дождей не было, летняя жара не торопилась уходить. Хью стоял рядом с Джоанной и чувствовал, насколько воздух сух и как много в нем пыли. На небе не было ни единого облачка. Пруд заметно обмелел, словно съежился, а питавший его рукав оскудел, превратившись в тонкую струйку. За все годы жизни в «Меринде» ему не приходилось видеть такой жестокой суши. Наклонившись, он зачерпнул пригоршню земли. Она напоминала безжизненную пыль. Хью представил свои пастбища, пожелтевшие от палящего солнца, где овцы старались найти пищу и воду. Он посмотрел на безоблачное небо и подумал, что может начаться падеж скота, если в скором времени не пойдут дожди.
«Черт бы побрал этого Колина Макгрегора», – думал он, чувствуя, как от пыли режет глаза. Хью сцепился с Колином на последнем заседании Ассоциации животноводов, на котором Хью выступил против безответственного использования земель. Макгрегор вырубал лес со своей стороны реки, продавая древесину по высокой цене. Он срубил так много деревьев, что разредил защитную полосу. Каждый раз, когда Хью пытался вести сев, ветер сметал почву вместе с семенами. На том место вдоль реки, где стоял лес, когда он приехал в Викторию двадцать лет назад, теперь торчали одни пни. Окрестности сильно изменились. Меньше стало и диких животных. Он не помнил, когда в последний раз ему случалось видеть кенгуру. Их вытесняли, расселяясь, люди, овцы заняли их пастбища, но хуже всего было то, что на них без всякой жалости охотились местные помещики, считая массовое истребление кенгуру отличным спортом.
Хью размышлял о том, что пастбища выбиваются, растительность уничтожается, без всякого подсева и подсадки. В природе необходимо поддерживать равновесие. Аборигены хорошо это знали. Если они находили место, изобилующее рыбой и дичью, они оставались там лишь ненадолго и уходили, не опустошая его полностью. Даже если место это было очень удобным, они возвращались туда, только убедившись, что рыбы и звери там снова в изобилии. Они давали природе время восстановить силы, а белые поступали иначе.
– Ты все молчишь, – сказала Джоанна. – Как у тебя дела с мистером Хакеттом?
– Я его уволил, вот и все. Он настаивал, что стройку надо вести на месте руин. Я знал, что мы с ним не сработаемся.
Джоанна задумалась, глядя на обросшие мхом руины рядом с прудом, на поверхности которого играли солнечные блики. После отъезда Филипа Макнила прошло шесть с половиной лет. За это время они получили от него только одну весточку. Четыре года назад он написал им письмо и сообщил о смерти матери.
– Они все уверены, что у нас с головой не все в порядке, – продолжал Хью. – Они и слышать ничего не хотят о песенных линиях и Мечтаниях. И признаюсь тебе честно, Джоанна, я тоже, положа руку на сердце, не совсем уверен во всем этом. Но обещаю тебе, что дом будет построен.
