Я никогда не спал с Ребеккой.
— Что?!
— Я люблю ее, но это не мой ребенок.
— А чей же это ребенок? — взорвалась Хелена.
— Я не знаю. Честное слово. Знаю только, что не мой.
— Вы ни разу не спали с ней?
— Нет.
— Хорошо. Пройдемте.
Хелена, как набирающий силу смерч, пронеслась по дому к комнатам Ребекки. Марк плелся следом. Когда Хелена начала колотить в дверь, Марк стоял рядом, опустив голову.
Дверь чуть приоткрылась.
— Что ему надо? Я не хочу его видеть. Между нами все кончено, — крикнула Ребекка в щель.
Она только что вылезла из-под душа, и на лице у нее было недвусмысленно написано, что она не впустит его.
— В таком случае, мисс, я хочу вас видеть, — парировала Хелена. — Так что одевайтесь и пожалуйте наверх. Мы побеседуем там втроем.
Хелена с Марком поднялись на второй этаж и стали ждать Ребекку.
— Я хочу знать правду. Марк говорит, что ни разу не спал с тобой.
Врет. Это его ребенок Он бросил меня.
Женщины посмотрели на Марка. Он курил сигарету и ответил им невозмутимым взглядом.
Итак, я должна выбирать, кому из вас верить, — констатировала Хелена. — Вам, Марк, или моей дочери.
Как можно ему верить? Он бросил меня!
— Что-то ты слишком часто это повторяешь, Ребекка. Это подозрительно.
Ребекка замолкла.
Марк, изложите свою версию.
Марк посмотрел на Хелену, затем на Ребекку и приступил к рассказу:
— Я оставил ее, потому что она была беременна…
— А я что говорила?
— Ребекка, предупреждаю тебя в последний раз, угомонись. Продолжайте, Марк.
— Я оставил ее, потому что она была беременна, а ребенок был не мой. Я никогда не спал с ней. Я должен был остаться с ней и поддержать ее. Черт возьми, Бекки, я люблю тебя, но когда ты сказала мне, что беременна, я потерял голову. Я не хотел тебя видеть. Это был удар для меня, понимаешь? Ты не хотела говорить мне, кто отец, просто сообщила о ребенке, как о каком-то несущественном факте.
— Какое это теперь имеет значение? — буркнула Ребекка. — Главное, что она родилась.
— Да, конечно. У вас все хорошо, и вы живете одной большой семьей.
— Вот именно. И мы не нуждаемся в тебе.
— А я хочу жить с вами. Я хочу заботиться о тебе и о ребенке.
— Что?
— Ребекка, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Вместе с ребенком.
— Ее зовут Элизабет. Элизабет Виктория.
— Ну, Виктория, я же сказал, что сожалею о том, что оставил тебя. Что еще ты от меня хочешь?
— Мы не можем жить втроем в твоей квартире. Она слишком мала.
— Я устроился на работу.
— Вот как? На какую? Когда?
— 3 рекламное агентство. Три месяца назад.
— В самом деле?
— В самом деле.
— Так, значит, стремишься приобщиться к среднему классу, со всеми его средними радостями?
— Прошу прощения, — вмешалась Хелена. — Конечно, очень интересно слушать, как двое молодых людей выясняют отношения и делятся соображениями по поводу карьеры, но прежде всего давайте уточним главное. Кто же все-таки отец ребенка?
— Прости, мама, но мне не хотелось бы этого говорить.
— Значит, не Марк?
— Нет.
— Значит, ты лгала?
— Да. Прости, пожалуйста. Я не думала, что он когда-нибудь объявится.
— Ребекка, я в последний раз тебя спрашиваю: кто отец?
Марк и Хелена ждали ее ответа.
Долго ждали.
Потом подождали еще.
— Я пошла за Винсентом, — сказала Хелена.
3 сентября 1987 года «Ш» — Шшшш…
Я больше не мог находиться в этом доме.
С тех пор, как Марк, по настоянию Хелены и Винсента, поселился у нас, весь мир вращался вокруг новорожденной. ШШШШ Все просто таяли от умиления перед крошкой Элизабет. Разумеется, я ничего не имел против нее, такой крохотульки, но все только о ней и говорили.
Непрерывно.
Элизабет сделала это. Элизабет сделала то.
Элизабет просто очаровательна.
Она самый красивый ребенок во всем мире.
Сьюзен веселилась, когда я рассказал ей о том, что у нас происходит. Она даже заставила меня почувствовать себя мелочным и ревнивым. Как будто я завидовал тому, что все внимание было отдано Элизабет.
Я?
Завидовал?
Ну может быть. Немножко.
Наступил момент, когда должны были объявить результаты экзаменов.
Мы с Бобби пошли узнавать их, и радостное возбуждение сменялось во мне страхом, страх — надеждой. Мы получили примерно одинаковые оценки, с той лишь разницей, что у меня было «отлично» по истории искусств, а у Бобби «удовлетворительно», зато по экономике Бобби получил пятерку, а я — переходной балл. Бобби не считал изо серьезным предметом. Если у тебя есть способности к рисованию, то чего тут еще знать? На самом деле он просто ревновал, потому что его отец был известным художником, а мой всего лишь щелкал затвором фотоаппарата. А по-моему, для того, чтобы складывать цифры, уж точно не надо никакого таланта.
Мы поспешили домой сообщить о результатах Винсенту и Хелене.
Сьюзен тоже получила хорошие отметки.
Мы решили отметить это.
Мы могли пойти куда пожелаем — в бар, на дискотеку, — все было открыто для нас. То, что мы были несовершеннолетними, не имело значения. Имел значение тот факт, что у нас были деньги и мы намеревались потратить их. Нам повезло — в середине недели почти везде было довольно свободно.
Никого не интересовал наш возраст, а мы, со своей стороны, не стремились оповещать всех об этом.
Бар был забит подростками. Беспрестанные поздравления, перемещения от столика к столику, обещания встретиться, номера телефонов, болтовня, слухи, сплетни. Эйфория охватила школьников, добившихся хороших результатов, и вымученное сочувствие обволокло тех, кому это не удалось.
После бара я провожал Сьюзен домой, обняв ее за плечи.
— Послушай, Алекс!
— Что?
— Ты весишь целую тонну.
— Это хрш-шо.
— Смотря для кого. Ты пьян…
— Й-йя?! Ну да, йя п-пьян от любви к тебе, любоф-фь моя! Х-ха-а!
— Скорее от «Карлсберга».
