Стоять, стучать зубами.
Провал в мозгах. Но есть и мысль. Мысль о том, как там, в самом низу, немеют пальцы ног. Да нет, какие пальцы! Нет уже и ног! Деревяшки. Боли нет. Пропала чувствительность.
– Эй! Откройте!..Я расскажу все! Я во всем сознаюсь!
* * *
– Во всем, кричит, сознаюсь, – доложил капитан Власову.
– Ну, вот и все! – Власов потер руки: в его кабинете с утра было довольно прохладно.
– Очень вовремя вы, Владислав Львович, от Калачева избавились, – ну, этак, вежливенько, под жопу: кыш его…
– Не «кыш его», а он сам себя, лично, подставил, – едва заметно улыбнулся Власов.
– Владислав Львович, что же вы так-то… – расплылся, улыбаясь, капитан. – Не скромничайте, не к лицу вам! Вы умеете, уж не спорьте! Всегда: блистательный финал вы в полном одиночестве встречаете. И как у вас эти выходит: лишненьких – «того» – вы б научили, право!
– Такому не научишь. Это – дар.
* * *
– Ваша взяла, – кивнул Белов, упав почти на табуретку напротив Власова. – Я… Я убил Тренихина!
– Давно бы так… Мотивы? Белов пожал плечами:
– Мотивы вам известны еще лучше, чем мне: тайная зависть, явная корысть.
– Вы его… постойте! – угадаю… Вы его зарезали?
– Да. Я его ножом ударил. В спину.
– Хорошо! – Власов потер руки от удовольствия. – Он умер сразу? Вы не помните? Один раз вы его саданули или несколько раз?
– О нет, увы! Без опыта тут, понимаете… Я до этого случая никого не убивал, практика убогая. С одного раза у меня, признаться, не получилось. Такая вот досада.
– Да что ж – разве я не понимаю? Это очень понятно чисто по-человечески: сначала ударил раз, а потом добил.
– Ну. Верно. Раз десять я его еще ударил. Все не по» падал, ошибался, промахивался.
– Работа над ошибками, все предельно ясно.
– И только после уж… Потом.
– Он отошел?
– Да. После того, как я ему горло перерезал. Вот тут-то он – туту! Захрипел так страшно, засипел…
– Прекрасненько! Тогда-то вы рубашку и забрызгали?
– Нет. Рубашку я испачкал лишь потом, когда тащил его.
– Куда вы труп-то дели? Небось, конечно, в речку сбросили, а? – Власов подмигнул.
– В мешке?
– Ага! – Власов опять хитро подмигнул. – Ночью?
– Буль?
– Буль. И то ли поплыл, а то ли утонул.
– Нет. – Белов едва заметно горько улыбнулся. – Я закопал его в землю, зарыл. В лесу.
– Но только место вот забыли: были взволнованы, плохо соображали, так?
– Нет, не так. Место я запомнил отлично. Под Сергиевым Посадом. Двенадцать километров вбок. Возле Мишутино-2. Там справа от шоссе непроходимая чащоба. Так вот в этой чащобе…
– И сможете найти это самое место?
– Конечно. Ради вас найду без труда.
– Прекрасно!
Внезапно Власов осекся и задумался.
– Не понимаю, какую еще игру вы затеяли, Белов?
– Игру в чистосердечное признание.
– С предоставлением трупа? Ничего себе – игра!
– Русская рулетка называется.
– Русская рулетка? Разве есть такая игра? Я думал, что это название водки.
– Верно! Но водку назвали как раз в честь игры.
– А в чем же ее суть?
– Очень простая суть. Берешь пистолет, заряжаешь его…
– Так?
– И стреляешь себе в висок.
– Все?
– Все!
– Какая же это игра? Это самоубийство называется.
– Нет. Самоубийство – это когда хочешь умереть. А когда играешь в русскую рулетку, стремишься выжить, одолеть.
– Что одолеть?
– Неблагоприятные обстоятельства.
– Вот что, дорогой мой! Давайте мы ко всей этой философии вернемся в другой раз. А сейчас поедем на место, к Сергиеву Посаду. Лопату нужно взять с собою, так я понимаю?
– Лучше две лопаты. Я Тренихина зарыл очень глубоко.
– Да? – Власов чуть подумал и, кинув быстрый взгляд на Белова, решил:
– Нет, хватит и одной!
* * *
Шофер, в звании сержант, остался при РАФике, а в лес они пошли вшестером: судмедэксперт, рядовой с лопатой и носилками на плече, фотограф, Власов и Белов с конвоирующим офицером – лейтенантом.
Правая рука Белова была сцеплена наручниками с левой рукой конвоирующего лейтенанта: Власов действовал четко по инструкции.
– Ну, где же оно, это ваше место? – спросил Власов Белова. – Уж полчаса почти идем.
– Так я вам говорил: два километра с лишком. Да мы уже почти пришли. Вон там, за елками, поляна – видите? Так вот на ней это место и есть.
Свернули на поляну. На ее краю была изрытая, ископанная площадка, почти квадрат: десять на десять метров. Площадка была ископана так, будто здесь что-то искали в земле у поверхности: ямки, ямки, между ними холмики.
Процессия остановилась, не доходя двух метров до вскопанной площадки.
– И что – и тут?
– Ну, – кивнул Белов.
– Сфотографируй! – приказал Власов фотографу. – А что так перекопано, как будто что-то искали?
– Вот для того-то именно я и перекопал. Уж если здесь чего искали, то уж нашли, наверно. Второй раз рыть не будешь.
– То есть для маскировки?
– Ну.
– Как будто червяков копали для рыбалки. Хотя нет – здесь песок да глина. Какие ж тут червяки! А что ты просто, дерном-то, могилу не заложил? Поленился? Я на твоем месте бы укрыл бы все дерном.
– Ну да, – кивнул Белов. – А дерн откуда ты возьмешь? Только здесь же, рядом. Пройдет лесник – ага! Вот кто-то дерн срезал… А-а-а! А вот здесь срезанный дерн клали. С чего бы? Что тут прикрывали?
– А ты неглуп. – Власов окончательно уже перешел на «ты» с Беловым, хотя на брудершафт они, конечно, за прошедшие сутки выпить не успели. – Ты это сам придумал все – вот так вот – перерыть-перекопать?
– Сам.
– И сам копал все это?
– А кто ж еще? – обиделся Белов. – Не землекопов же мне было нанимать, в самом деле!
Белов сощурился, глядя на середину перерытой площадки:
– Вон, кстати, и следы мои остались.
– Где?
– Вон! На середине.
– А, вижу, вижу! Ты в этих же кроссовках был, когда труп закапывал?
– Да, в этих.
