Это замечание заставило Филина вернуться в далекое детство, в те времена, когда отец учил его летать. В один из своих первых полетов он потерял скорость, врезался в ветку и — впервые в жизни — не сумел выровняться. В результате он вниз головой свалился на землю, очень сильно ударился и на несколько мгновений вовсе потерял ориентировку. Придя в себя, он обнаружил, что судорожно скребет когтями по мокрой траве,
пытаясь нащупать что-нибудь твердое, чтобы можно было оттолкнуться. Но раскисшая после недавнего сильного дождя почва была такая скользкая и податливая, совсем не похожая на твердую древесную кору, которую маленький Филли привык чувствовать под когтями,— и он растерялся и ощутил себя в высшей степени неуютно.
Бешено работая крыльями, он все-таки сумел принять вертикальное положение, но сразу обнаружил, что отец исчез. Тут он почувствовал себя еще более неуверенно. Лес перестал быть тем лесом, на который он уже привык смотреть с высоты птичьего полета. Теперь лес смотрел свысока на маленького, перепачканного в грязи филиненка и что-то неодобрительно шептал. Деревья и кусты стали вдруг неправдоподобно огромными; мерно раскачиваясь под порывами ветра, они обступили его со всех сторон; на мгновение ему показалось, они вот-вот упадут и раздавят его, и тогда он испугался. Лишившись привычного существования в трех измерениях, Филин чувствовал себя уязвимым и беззащитным. К страху примешивалось тошнотворное ощущение ловушки. «А вдруг я не сумею оторваться от земли и взлететь?» — в панике подумал он тогда.
Но этот жуткий момент прошел, и Филин, неуклюже оттолкнувшись от земли, все-таки взлетел. Почти сразу из-за деревьев показался крылатый силуэт отца, и он испытал такое облегчение, какого не испытывал ни раньше, ни потом.
— Видел бы ты себя со стороны! — расхохотался отец. — Ну-ка, присядем вот на эту ветку, и ты расскажешь мне все, что ты чувствовал.
— Это было ужасно, па, — сказал Филин, не видя в своем приключении ничего смешного. — Я привык ощущать себя свободным, но там, на земле, я был как будто связан… Ну, ты понимаешь? Как будто я запутался в траве, как будто мои лапы проросли корнями в землю, и я испугался, что уже никогда не смогу летать…
Дрожа, он потряс головой, которая все еще негромко гудела после сильного удара.
— Неужели все земные существа постоянно чувствуют нечто подобное? — полюбопытствовал он. — И если да, то как они выносят такое?
— Не спрашивай меня, сынок, — улыбнувшись, ответил отец. — Каждый из нас однажды испытывал нечто подобное. Именно поэтому я и оставил тебя одного — чтобы ты прочувствовал это сам, и как можно глубже. Зато теперь ты понимаешь, как тебе повезло, что ты родился птицей, да к тому же принадлежишь к славной породе филинов. Ведь нам никогда не приходится задумываться о том, как летать. А теперь — за мной, я дам тебе еще один урок.
Это оказалось новое упражнение, самое сложное из Всех, и заключалось оно в том, чтобы коснуться на лету заранее выбранного листа. Его отец несся сквозь верхушки деревьев, показывая настоящий головокружительный слалом, и юный Филли старался не отставать, но, как только у него начинало что-то получаться, отец сразу усложнял упражнение. Напрягая свои ноющие, еще не совсем окрепшие крылья, Филин мчался следом за отцом, стараясь не потерять из виду его верткую бесшумную тень, которая поворачивала из стороны в сторону, тормозила, круто пикировала вниз, набирала высоту, ускорялась, замедляла ход, замирала на месте, ныряла в темноту между деревьями, успевая каждый раз, при каждой смене стиля полета, коснуться кончиком крыла какого-нибудь хорошо заметного листика. Филин уже ненавидел этот покрытый блестящими перьями хвост, который вертелся у него перед самым носом, но, когда он отставал и лишь трепещущие на кончиках ветвей листья отмечали путь отца сквозь плотно переплетенные кроны деревьев, ему становилось еще хуже. А отец вдруг возникал из пустоты позади него.
«Коснись листа! Стряхни с него росу!» — кричал он, понукая сына лететь быстрее.
И каждый раз, когда Филин жаловался на трудности безжалостной тренировки, отец смотрел на него с любовью, но без тени сочувствия во взгляде.
«Это моя работа, — говорил он. — Я должен научить тебя балансировать на самом острие — только так ты
никогда не окажешься на земле. Для тебя, сынок, не существует никакого „посередине". Край, Филли, ты всегда должен стремиться к самому краю. Только никогда не переходи за…»
Оказаться на земле — это было самое худшее, и Филин крепко усвоил эту науку. А если к тому же на тебя .каждую минуту может броситься норка…
— Ты меня слушаешь, Филли? Филин очнулся.
— По крайней мере, мы, птицы, можем чувствовать себя в безопасности, — глубокомысленно заметил он.
— Вообще говоря, да, — нехотя согласился Лопух. — Но и они отнюдь не благоденствуют. Ты хищник, Филли, поэтому ты не знаешь, как много времени требуется нам, травоядным, чтобы набрать нужное количество калорий. Многие птицы вынуждены кормиться на земле по многу часов. Кроме того, норки довольно ловко карабкаются по деревьям, поэтому те, кто ночует просто на ветках, страдают от недосыпания — они устали постоянно быть настороже. Многие птицы отложили яйца, но кто скажет, сколько из них уцелеет? На реке дела тоже обстоят не лучшим образом. По сообщениям АРРЛ, норки научились так ловко плавать, что без труда хватают форель и всякую рыбную мелочь. Похоже, чем дольше они здесь живут, тем лучше начинают охотиться. Большая и Малая поляны заброшены, а Тропа… Ты ведь знаешь, что это всегда было самое приятное место для прогулок, но теперь ее называют не иначе как «Аллея убийц».
Филин молчал. На такой длинный и удручающий перечень бед и несчастий он не рассчитывал.
— Но мы, лесные жители, тоже не какие-нибудь глупые или сумасшедшие,— сказал он наконец.— Наша история насчитывает сотни, тысячи сезонов. В конце концов, общая численность живых существ всегда поддерживалась за счет пришельцев со стороны. Разве теперь не так?
— Так было,— мрачно откликнулся Большая Задница. — Действительно, раньше, когда какое-нибудь живое существо погибало, на освободившуюся территорию
приходил со стороны кто-то новый. Но теперь число желающих переселиться в наш лес пошло на убыль.
— А что собираются предпринять остальные? — уточнил Филин. — Уходить?
— Куда? — Лопух горестно покачал головой.— Норки контролируют такую большую территорию, что самым маленьким существам трудно уйти за ее пределы. Но даже если они доберутся, скажем, до какого-нибудь другого леса, тамошние жители — при всем сочувствии к нашей беде — вряд ли согласятся перебираться еще дальше или терпеть нас на своей земле. Ведь каждый из них владеет участком, который способен прокормить только его и его семью — не больше. Вряд ли существует такой лес, где стали бы терпеть лишних едоков.
— Ласки и горностаи ушли и не вернулись, — заметил Филин. — Значит, их переселение прошло успешно.
— Я как раз хотел расспросить тебя об этом,— слегка оживился Лопух. — Почему они ушли? Лично мне они всегда казались даже чересчур ловкими и чересчур сообразительными. Чем так страшны для них эти норки? Стоит ли из-за них так легко бросать свои охотничьи угодья?
