– Боже милостивый! – пробормотал Алекс.
– Как красиво, – выдохнула Гвин. Гриффин испустил долгий вздох.
– А теперь? – спросила Гвин, поднимая на него глаза. – Что теперь?
Гриффин покачал головой:
– Понятия не имею.
Она указала на шкатулку, в тайном отделении которой были видны свитки:
– Что это такое?
Они медленно переключили внимание, на свитки. Гриффин взял один из них в руки.
– Тонкий пергамент, – сказал он.
Дорогой. Но следующий свиток, взятый из шкатулки, вызвал у нее потрясенный вздох.
– Это медь? – спросила она едва слышно, потому что в горле у нее пересохло. – Что это такое?
На лице Гриффина читалось изумление.
– Карты.
– Карты?
Он взял несколько листков тонкого пергамента и несколько тонких листов металла, похожего на бронзу. Она непонимающе смотрела на них.
– Что это за карты?
– Карты сокровищ, – пробормотал Алекс.
Гвин склонилась над столом. Она могла различить причудливые линии и каракули на некоторых документах, которые вполне могли означать конец земельного массива или начало водных путей. Уловила изображения мифических животных, яркие живые краски и надписи, от которых, казалось, исходил запах пыли, росы, целебных трав и древних тайн.
Гвин посмотрела на Гриффина, склонившегося над свитками. Губы его беззвучно шевелились: он читал латинский текст, начертание которого она узнала, потому что помнила, как выглядели манускрипты монахов.
Она ощутила нечто странное в спине, что могла бы назвать предвкушением судьбы, и это ощущение заполнило все ее тело свежестью и новизной и отчасти страхом.
– Что все это значит? – спросила она шепотом.
– Это означает, что он наследник Карла Великого, – послышался голос Алекса из тени.
Она подняла голову и посмотрела на них:
– И что это будет значить для него?
Гриффин поднял голову и посмотрел на нее, удерживая ее взгляд, но его взгляд оставался непроницаемым.
Теперь Гвин увидела в нем подлинное величие, скрытое, но ощутимое, и у нее захватило дух.
– Это означает привилегию и бремя, потому что он должен охранять тысячелетние сокровища, – произнес Александр голосом, способным быть услышанным армией Генриха, как если бы она находилась на расстоянии трех лье отсюда. – Это означает, что, пока есть потребность биться за Господа – что ведет к славе, но порождает и алчность, – эта потребность есть средство защиты подлинных сокровищ наших душ. Это означает, что кровь Гриффина несет в себе пурпур королей и что он Хранитель святынь.
Гвин посмотрела на Гриффина с отчаянием:
– О каких святынях ты говоришь, Алекс?
– О ковчеге Завета. О копье Судьбы. О Туринской плащанице.
Теперь заговорил Гриффин, и его слова звучали как торжественная музыка, тихо и ритмично, и от звука его голоса волоски на ее спине встали дыбом.
– И о сударе из Овьедо – платье, которым была обернута глава умершего на кресте Иисуса. И о терновом венце.
По спине Гвин продолжал распространяться холод. Гриффин умолк, но Алекс, глядя прямо на Гриффина, назвал еще одну святыню:
– И о чаше Марии.
– Святом Граале? – воскликнула Гвин, чувствуя, что вся кровь ее заледенела.
Алекс еще раз повторил то, что произнес в самом начале:
– Он Наследник Карла Великого. Он Наследник! Она смотрела на Гриффина, не отводя взгляда. Рот ее был полуоткрыт, будто она забыла, как дышать, и не могла вспомнить. Да, она могла поверить, что он был отпрыском королей. Чеканные черты его лица были полны властной силы и значительности, и ей нетрудно было поверить в то, что ему уготовано судьбой нести бремя власти. А выражение его глаз было, как всегда, непроницаемым.
Конечно, и душа его выстрадала достаточно.
А она предала его.
Она склонила голову и протянула руку через стол. Если он не пожелает ее взять, ему достаточно остаться неподвижным или уйти.
Она ждала. Услышала звук удаляющихся шагов. Дверь захлопнулась. Все тело Гвин содрогнулось.
Потом рука Гриффина накрыла ее руку.
Ее дыхание стало неровным, вырывалось отчаянными неравномерными всплесками. Она опустила голову на простертую на столе руку.
– У меня нет слов, Гриффин, – выкрикнула она, не в силах больше сдерживать себя. – Моя скорбь глубже любого колодца. Я никогда не хотела нанести тебе ущерб или ранить твои чувства, но обстоятельства загнали меня в безвыходную ситуацию.
– Дело не только в тебе.
Она изумилась:
– О чем ты говоришь?
– Я тоже лгал.
Она судорожно выдохнула. Смех и плач теснились в ее груди, перемежаясь истерическими всхлипами, которые она пыталась заглушить. Но потом его теплая ладонь снова легла поверх ее руки.
Она подняла на него глаза.
– Я знал, что сокровища здесь, – продолжал он, будто не слышал ее покаянных слов. – Я знал легенды о них. Знал, что за ними охотятся. Я ездил в Ипсайл-на-Тайне ради того, чтобы найти сокровища, но не сказал тебе об этом. Я все это знал, но не сказал тебе, и это поставило нас под удар.
– Нет! Меня ты не подставлял под удар…
– Я сказал «нас». Нас вместе и тебя в отдельности. Я это сделал, когда оставил тебя одну в саксонской деревне и когда отпустил одну в аббатство Святого Альбана. Я снова и снова подвергал тебя опасности ради достижения своих целей. Я бросал тебя и лгал тебе. И прошу у тебя прощения.
Она так энергично покачала головой, что волосы упали ей на плечи.
– Нет, Гриффин. Ты не должен просить прощения. Ты не виноват передо мной.
– Но я делаю это. И более того.
Он привстал, потянулся через стол, обхватил ее лицо ладонями и прошептал:
– Я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.
Ее дыхание вырвалось из груди вместе с сокрушительным рыданием. Она соскользнула со скамьи, опустилась на пол и положила голову ему на колени, плача и пытаясь найти простые слова, которые сама мечтала услышать всю свою жизнь – а теперь особенно – от этого доброго и прекрасного человека.
Прошли какие-то мгновения, и она вновь ощутила прикосновение его руки, нежно поглаживающей ее голову. Не видя его, она дотронулась до его лица. Он обнял ее и притянул к себе на колени. Лицо ее оказалось в нескольких дюймах от его лица, а руки Гриффина лежали на ее бедрах.
– А теперь скажи, что и ты меня прощаешь, – попросил он хрипло, будто волновался и ему необходимо было услышать от нее слова прощения. Она покачала головой.
