— Возможно, — сказал Гранцов. — Пока Везунчик не узнает, что вы живы.
— Вот именно, — она наклонилась к нему и посмотрела прямо в глаза. — Что вы хотите? Что сделать для вас, чтобы вы убили его?
Поддубнов закашлялся и расплескал свой кофе на стол. Гошка с Керимычем одновременно оглянулись по сторонам.
Восьмая положила свою ладонь поверх руки Вадима и сжала ее.
— Вы сумеете это сделать. А я сделаю для вас все, чего вы потребуете. Например, дам вам денег. Много денег, но это мелочи. Я сделаю для вас все.
Он выдержал ее взгляд, и это оказалось непросто. Она смотрела не в глаза, а как будто сквозь них. «Таким же стеклянным был взгляд Первой, когда та только появилась на базе и принялась командовать, — вспомнил Вадим. — Гипноз, опять гипноз. Вам бы, девушка, в цирке выступать».
— Я не собираюсь никого убивать, — сказал он. — И не стоит бросаться такими словами при свидетелях.
— Это не свидетели, а компаньоны, — сказала она. — Или соучастники, все равно. Итак. Что вы хотите?
— Вы обратились не по адресу, — сказал Гранцов, заметив, что в буфете появился опер Петренко. — Можете писать заявление. Все равно вам всем придется писать заявление. «Прошу принять меры к гражданину Гофману, в девичестве Вязинскасу, который такого-то числа обманным путем похитил у меня…»
— Не надо никаких заявлений, — сказал Петренко. — Ваш босс никому не давал никаких денег. Никакого шантажа тоже не было. Он еще не знает, что именно случилось на выездной сессии, но погибшие не имеют никакого отношения к Институту.
Он устало опустился на свободный стул, без спросу взял чашку Восьмой и залпом выпил ее кофе.
— Я могу от вас позвонить? — спросил Добросклонов Восьмую. — У меня есть еще пара приятелей на нашем телевидении. Завтра об Институте будет знать весь мир. Это будет бесплатная реклама.
— Никакой рекламы не будет, — сказал опер. — Считайте, что мы ничего не видели. И здесь нас тоже не было.
— Считайте, что я вас не слышал, если вас здесь не было, — высокомерно ответил Гошка. — У меня есть еще приятель в Норвегии. Он, между прочим, работает на Рейтер. Так что держитесь, ребята. Да я и звонить не буду. Вот сейчас как сяду за компьютер, как залезу в Интернет, как закричу на весь мир… Кстати, а как насчет таблеток, которыми пичкают бедных наркоманов? Откуда в институте наркотики? Тут можно так хорошо копнуть, такое выйдет дело…
— Ничего не выйдет, — сказал Петренко. — Я своими глазами видел подпись на очень красивой бумажке. Первый раз в жизни видел правительственный бланк. Никто не тронет Институт, пока у них есть такая бумажка.
— Интересно, сколько она стоит? — спросил Керимов.
— Наверно, пару чемоданчиков, — сказал Гошка.
— Зря мотались, — проворчал Поддубнов. — Только бензин пожгли…
— Ах, так, — сказала Восьмая. — Поехали.
Глава 32. Везунчик. Последняя баня
Везунчик был на отдыхе за границей один-единственный раз, провел там всего неделю, и то, не выходя из отеля. И вообще, какая ж это заграница — Греция? Ездил он туда просто, чтобы отсидеться, и ту неделю можно было бы вычеркнуть из жизни, если б он не встретил в ночном отеле эту дуру. Дура подсказала ему сладкую тему, так что хоть какая-то польза от той заграницы все же была. Но с того раза он зарекся, и уже никогда не пересекал госграницу ради отдыха.
Его не задевало то обстоятельство, что людишки, которые были в сотни раз беднее его, свободно перемещались по миру — Канары, Таиланд, Майами… Какие там Канары? Он привык отдыхать в Карелии или в Сочи, а когда надо было отлежаться, находил приют у кавказских друзей. Правда, в последнее время он предпочитал Таджикистан. Во-первых, там у него были свои дела, а во-вторых, уж в Таджикистане-то его точно никто не мог бы достать. Да, там не было аквапарков и стриптиза. Там много чего не было. Ну и что? Человеку нужно немного — чистая вода, свежий воздух, просторное небо и здоровая пища. Вот и все. Не считая, конечно, бани.
Без бани Везунчик не мог. Лучшая банька была в его доме на Чудском озере. Веники хранились там особым способом — в стогу. Слой сена, слой веников, слой сена, слой веников… Запустишь руку в мягко-колючее сено, нащупаешь ручку, обмотанную бинтом, и плавно вытянешь благоухающий плоский веничек, любовно связанный из трех сортов веток. Ветки срезали в особой рощице в строго определенное время, после Троицы, на растущей луне. Таких веников нигде не найдешь.
В московской квартире у него была сауна. С маленьким бассейном, который все время протекал, из-за чего пришлось купить другое жилье соседям снизу.
Киевская квартира находилась в двух шагах от замечательной старой бани, где топили по старинке дровами. Эх, давно он не был в Хохляндии…
Везунчик перевернулся на спину, блаженно растянувшись на просторном полке. Сегодня он хотел напариться как следует, впрок — там, у басмачей, будет все, кроме такой бани. Ничего не поделаешь, издержки производства.
На этот раз он собирался исчезнуть надолго. Может быть, и придется перебираться за кордон. Осесть, успокоиться, жениться на простой русской бабе — их там много. Вложить деньги в чисто легальный бизнес. Например, в косметику. Алюминий он не считал полностью легальным, хотя и оформил акции на свое имя. И «нефтянка» не была на сто процентов чиста от криминала. Да если разобраться, до сих пор Везунчик не занимался никаким чистым, абсолютно законным бизнесом. Надо попробовать хотя бы с косметикой…
Он отогнал деловые мысли. В бане нельзя думать, в бане надо потеть.
Везунчик вышел из парилки в душевую и надавил на стеклянную полку возле высокого овального зеркала. Раздался мягкий щелчок, и зеркало сдвинулось в сторону, открывая проход в бассейн.
Ради этого прохода он и держал за собой все здание. Прибыли от частного бассейна не было и быть не могло, и все считали, что Везунчик просто балуется дорогой игрушкой. Никому и в голову не приходило, что кроме бани, у него был еще один «пунктик»: запасные выходы. Из любой своей квартиры он мог исчезнуть незаметно для гостей и так же незаметно вернуться. В его офисах было несколько пожарных, служебных или аварийных входов-выходов. Но тайный выход из абсолютно замкнутого пространства бани — это была вершина.
Он обижался, когда его называли Везунчиком, потому что никакого везения не было, а был только предельно подробный расчет. Расчет каждого шага — своего и чужого. Если он так, то я так. Эти «если-если» постоянно щелкали в его мозгу. Довольно утомительное существование, но зато самое безопасное. Среди людей он ощущал себя, как зрячий среди слепых.
В жизни рассчитывать ходы проще, чем в шахматах. Потому что в шахматах разные фигуры, дебюты, стратегии — а с людьми проще. Все люди — пешки. Их ходы примитивны. Они просто хотят жить, жрать и не иметь проблем. Пешка шагает только вперед, пока ее не снимут. А себя Везунчик видел то изворотливым конем, то дальнобойной ладьей, то всемогущим ферзем. Правда, в шахматы сам он никогда не играл. Боялся проиграть.
