с зайчатиной, – Генрих любил пироги с зайчатиной, – на котором красовался королевский вензель из запечённого теста. Седовласый старик, возглавлявший делегацию, выступил вперёд и надтреснутым голосом проговорил:
– Ваше величество! Примете эти изделия, которые лучшие мастера нашей ассоциации выпекли из отборной муки. Позвольте заметить, что раньше такую выпечку мы изготавливали лишь для благородных особ, а теперь даже небогатые горожане покупают у нас сдобные булочки почти каждый день. Все это благодаря вам, ваше величество, благодаря вашему мудрому правлению. Поэтому на совете нашей ассоциации мы приняли решение избрать вас нашим почётным председателем, ибо вы поистине хлебный король!
– Значит, я – хлебный король? Спасибо, уважаемый мастер, это самый замечательный из всех моих титулов. Я прикажу, чтобы отныне он был включён в мой титулярный список, – Генрих приподнялся в кресле и отвесил легкий поклон старику.
– Да здравствует наш государь! – закричали пекари так громко, что у Генриха заложило уши.
Он потряс головой и шепнул Рони:
– Глухота и несварение желудка мне сегодня обеспечены.
– Это была ваша идея – устроить праздник, – ответил он.
Делегации шли непрерывным потоком, и вскоре весь королевский шатер был завален дарами. Особенно растрогало короля подношение белошвеек – камзол, отделанный дорогими кружевами. Под общий смех юные прелестницы переодели его величество в этот камзол, а Генрих расцеловал их в свежие щечки.
– Чёрт возьми, – сказал он, смахивая слезу, – где моя молодость?
– Да уж, представляю… – проворчал Рони.
– Ах, мой друг, грехи юности скрашивают старость!..
После того как были вручены последние подарки, Генрих встал и сказал:
– Спасибо, друзья, спасибо всем за добрые слова и подношенья! Однако пора начинать праздник. Рассаживайтесь за столы, ешьте, пейте, веселитесь: позор тому, кто останется сегодня трезвым!
– Вы слишком фамильярничаете с простонародьем, сир, – шепнул ему Рони.
– Сегодня можно. Сегодня я – хлебный король, принимающий гостей. Кстати, мне полагается выбрать королеву праздника, так как моя жена не почтила нас своим присутствием. Что вы скажете насчет вон той премиленькой горожаночки? По-моему, это дочь одного из юристов Городского Совета… Нет возражений? Тогда я объявлю о своем выборе народу… Друзья! – закричал Генрих, перекрывая шум. – По обычаю я выбираю королеву праздника! Я прошу занять место рядом со мной эту прекрасную девицу, дочь достопочтенного юриста.
Он подошел к пунцовой от смущения девушке, взял её за руку и отвёл за свой стол.
Народ возликовал:
– Король выбрал простую горожанку! Да здравствует король Генрих!
Королева праздника уселась на свое место, и застолье началось. Горожане ели за десятерых, решив лучше умереть от заворота кишок, чем отказаться от бесплатного угощения. Но неразумная молодежь предпочла еде развлечения: юноши и девушки вышли на площадку у майского шеста, где играли музыканты, и принялись танцевать.
Генрих, между тем, ухаживал за избранной им королевой праздника; он был галантен и любезен. Девица же ему попалась робкая и застенчивая: от королевских любезностей она то краснела до слез, то бледнела до потери дыхания, отвечала ему невпопад, и, казалось, вот-вот упадет в обморок. В довершение всех бед, её отец внимательно наблюдал за ней и постоянно делал какие-то непонятные знаки, не то предостерегающие дочь от королевских ухаживаний, не то поощряющие принять их.
Генриха забавляла эта интермедия, и он усилил натиск на девицу, что не осталось незамеченным народом. Люди вытягивали головы, стараясь через ряды танцующих разглядеть происходящее за королевским столом.
Рони, сидевший справа от короля, с большим неудовольствием наблюдал за его ухаживаниями. Генрих вначале делал вид, что не замечает кислого выражения лица Рони, а потом сказал:
– Не думаете ли вы, что я на глазах у моих подданных потащу это милое дитя вон в ту рощицу, например, куда удалилось уже немало парочек? Не беспокойтесь, мой высокоморальный друг, я не оскверню своих седин сим низким поступком! И вообще, нам пора вернуться во дворец. Моя дорогая жёнушка заждалась, наверное, своего муженька, хотя и спим мы в разных спальнях.
Он поднялся и помахал рукой, требуя внимания. Музыканты прекратили игру, танцующие разошлись, все затихли, ожидая королевского слова.
– Друзья мои, я рад, что наш праздник удался! Но я должен покинуть вас – мое время мне не принадлежит. Я уезжаю, но прошу вас продолжать веселье. Да здравствует весна, любовь и вино! Слава беспечной молодости, почет мудрой старости! Да здравствует жизнь!
– Слава королю! – завопили горожане, бросая в воздух шляпы.
– Ну вот, я славлю жизнь, а они – короля, – вполголоса сказал Генрих. – Но разве жизнь не выше короля? Жизнь будет продолжаться и без него, а останется ли что-нибудь от короля после жизни? …
* * *
Наутро Генрих поинтересовался, чем закончился праздник.
– Обыкновенно, сир. Несколько человек покалечено в драках, сотни напились до бесчувствия, восемь человек умерло, – ответил Рони.
– Печально. Но боюсь, что мой народ не скоро сменит подобные удовольствия на более возвышенные… Мне хотелось бы встретиться с родственниками пострадавших и помочь им чем-нибудь.
– Сир, я умоляю вас не выезжать из дворца! Мои агенты обнаружили вчера подозрительных людей, пытавшихся подобраться к вам.
– Я уже говорил вам, что не собираюсь ограничивать свою свободу, и без того стесненную моим несносным величием.
– Сир!
– Перестаньте. Как сказал когда-то один старый солдат, – чему суждено быть, то и будет.
– Тогда я поеду с вами, сир.
– Сделайте одолжение. А по пути расскажете мне о последних приготовлениях к войне.
По случаю жаркой погоды Генрих отправился в открытой повозке. Весть о его выезде моментально распространилась по Парижу, и горожане вышли из своих домов, чтобы приветствовать короля. Их опухшие после вчерашнего праздника физиономии выглядели забавно, и Рони ожидал острот Генриха по этому поводу, но король был непривычно тих и задумчив.
– Что с вами, сир? Вам нездоровится? – спросил его Рони.
– У меня странное чувство – я будто лишился своего тела.
– Не вернуться ли нам во дворец?
– Вернуться? Посмотрите, сколько людей позади нас. Движение возможно только вперёд.
Повозка остановилась.
– Ага, вот и встали! Ну-ка, что там, впереди? – Генрих приподнялся, чтобы разглядеть причину задержки. В это время на подножку вскочил какой-то человек и, прежде чем Рони успел перехватить его руку, дважды ударил короля кинжалом в грудь.
– Вот и всё, – сказал Генрих, сглатывая кровь, заливавшую ему горло.
Затем снял шляпу и поклонился своему убийце:
– Поздравляю вас, сударь, вы вошли в историю.
– Сир, сир, сир! – восклицал бледный, как смерть, Рони, поддерживая обмякшее тело короля.
– Ничего… Ничего… – сказал Генрих и потерял сознание.
Он пришел в себя от острой боли, пронизывающей его грудь. Открыв глаза, он увидел, что лежит на кровати в своей спальне, а лекари обрабатывают
