Первый удар был ножом в живот, удар был такой силы, будто я её копил все тридцать лет, нож вошёл по рукоятку, когда он обмяк и упал на колени, я обошёл сзади и познакомил его горло со своей бритвой. Когда Миша «Лютарь» он же «Серго», он же Сергеенко издавал последние в своей жизни булькающие звуки, я прошептал ему на ухо: –
- «Красноармейцы из Ярцевского лагеря передают тебе привет».
Я ушёл, «орудия труда» утопил в проруби реки Вопь этой же ночью, только тогда для меня закончилась моя Великая Отечественная.
Ни разу я не сожалел о содеянном, не жалею и сейчас. Тысячу раз бы сделал тоже самое, в то время и в том месте, жалею, только о том, что не сделал этого раньше, тогда, когда мы ещё все вместе бродили в окружении.
Ты журналист, напиши, пусть знают, как оно было, только об одном прошу, измени имена и фамилии, мало ли, что. Не подводи старика под статью, в новой России, такие как «Лютарь» вполне могут стать героями и мучениками, а таких как я, в мгновение ока превратят в сумасшедшую убийцу».
— Клим Яковлевич, не переживайте всё сделаю, не подкопаются.
На том мы и расстались, на прощание пожав друг другу руки. Через 4 месяца Клима Соболева не стало. Статью в газете так и не опубликовали, сказали, что «не формат».
С огромным трудом, через знакомого, удалось пристроить статью в газету поменьше, местную Подмосковную, она вышла с опозданием почти на год и вместо большого разворота превратилась в короткую заметку, которую их главный редактор так извратил, что по смыслу получилось почти так как говорил Клим Яковлевич. «Лютарь» вышел чуть ли не патриотом и антикоммунистом, а Клим чуть ли не недобитым ветераном с замашками особиста.
— Ну как, Олег, пришло время, чтобы об этой истории узнали люди, пришло время для того, чтобы рассказать её правдиво? Клима Яковлевича Соболева уже давно нет, но мы то с тобой есть? Возьмёшься?
— Без вариантов. Возьмусь. Есть ещё что-нибудь в твоём «архиве», Илья?
— Конечно, Олег, сейчас принесу.
Глава 26
Наступила глубокая ночь, а спать нам не хотелось. Илья бы человек интересный, знающий и душевный. Пока он перебирал письма фронтовиков и наброски своих, так и не выпущенных статей, то темы для разговора возникали сами собой.
Обсуждали солдат, ход войны, наступательные и оборонительные операции, достоинства и недостатки различной военной техники. Даже целый час спорили о роли штурмовика «ИЛ-2» в советской военной авиации и войне в небе. Сошлись на том, что как бы «ИЛ» не критиковали, он был эффективен до самого конца войны, а лётчики, сидевшие за его штурвалом, вошли в историю. Пусть критиканы и «люфтваффефилы» скажут про неэффективность самолёта советскому бойцу, который обессиленный многочасовым боем видел, как снова на его окоп ползут танки Вермахта, а на позициях уже нечем и некому их отбивать… Не надеясь остаться в живых, он вдруг слышал далекий гул, а немцы с воплями разбегались, стараясь найти ближайшую канаву или вжаться в землю. В этот миг советский боец чувствовал, что шанс у него появился, ведь над полем боя появились «Горбатые» и встали в круг…
Постепенно перешли на другие темы, которые возникали хаотично, без всякой логики, просто вытекали из предыдущей. Как историк Ленинградской области, Илья поднял вопрос об освобождении города Тихвин и показал мне письма, которые ему писал фронтовик Аркадий Никоноров, ветеран 65-ой стрелковой дивизии, что вела бои за Тихвин зимой сорок первого.
Несмотря на то, что 9 декабря 1941 года Тихвин стал первым освобожденным советским городом, в ходе зимнего контрнаступления РККА, события под Москвой тогда приковывали к себе внимание не только всего СССР, но и всего мира и поэтому Победа и разгром Вермахта под столицей навсегда затмили и отодвинули на второй план события, которые происходили в тот период на Ленинградском фронте.
Масштабы операций оборонительной, а потом и наступательной Тихвинской, а также Мало — Вишерской операций, по времени, по количеству задействованных войск и техники превосходят боевые действия в Европе, во Франции и на Балканах в 1940 году.
О тех событиях знает весь мир, а об этих — там не знают ничего, да и у нас знают лишь немногие.
— Разве это нормально, Олег? Разве это справедливо? — сказал мне Илья и протянул мне письма Аркадия Михайловича, — жаль, не дожил, не дотянул мужик до 2010 года, когда городу присвоили звание «город воинской славы». Почитай, Олег, я сам периодически перечитываю, плачу каждый раз…
Первое письмо Никонорова Аркадия Михайловича:
«Илья, вот меня иногда спрашивали после войны: «Аркадий, а ты совершил хоть один настоящий подвиг на войне?». Я никогда не понимал этого вопроса, не знал, как на него ответить, что такое подвиг? Подвиг — это так, чтобы обо мне потом заметку в «Красной Звезде» написали? Если это подвиг, то нет, таких не совершал.
Для кого - то сам факт нахождения на фронте и защита
