увидеть на лице то, что она не скажет словами: «Я предатель». Ведь я предал её, ту, которая посчитала меня достойным, вынудил её платить за меня Слугам Равновесия — Блюстителям клятв. Я поднял глаза и… встретился с ней взглядом. Она смотрела на меня, как мать на больное дитя: с нежностью и жалостью. Пережитое опустошило её, и измождение сделало её всегда спокойное лицо неизъяснимо прекрасным. Она улыбнулась мне… И я вспыхнул, сердце расщепило болью, выпустив белый свет. Я прочел в её глазах, что по-прежнему достоин… Опустившись на одно колено перед ней, я влил силу ей в ладошку. Приняв подношение, как истинная богиня, она сказала:
— Я поступила правильно. И я выдержу. Всего лишь месяц. Я смогу.
Я кивнул, зная, что сможет, и встал рядом, держа её за руку. Я всегда буду рядом. Она подарила мне уважение к себе. И мой выбор — служить ей во всём и всегда. Она мой Свет и моя Жизнь.
— Это узел, — голос Стража устал и спокоен. Я не выдерживаю:
— Пати…
— Не надо! — тут же отзывается она, и в отчаянии я дерзостно повышаю тон.
— Надо! Надо, Пати! Я хочу этого! Хочу, чтобы ты снова стала собой! Ты нужна нам всем, — я страстно ищу слова, больше всего на свете я хочу убедить её. — И флерсам твоим, и Тони, и Ники, и Венди… Всему этому городу, который собрался прятаться за тобой, сияющей. И мне, Пати, мне ты тоже нужна! Свет моей жизни, я должен знать, что ты сияешь. И если я могу тебе помочь, я помогу, хочешь ты того или нет.
— Куда тебе, Шон? — устало отвечает она. — Я же видела — на тебе места живого нет.
— Найдётся. Что нужно делать? — спросил я у Стража.
Она заплакала от слабости, опустошения и ужасного выбора, на который не может решиться. Мой Свет, моя Жизнь, я сделал его за тебя.
Тем временем Страж объяснил, что делать.
— Не бойся, Свет моей жизни, тебе не придётся видеть напоминание о своей слабости.
От удивления она широко распахнула глаза.
— Ты сбежать собрался? Шон… Не делай хоть этого. Не надо. Мне ведь легко тебя наполнять… — взмолилась она.
Я улыбнулся… Мой Свет, моя Жизнь, достойнейшая из достойных, я спасу тебя, я счастлив, что могу это сделать.
— Если подарок Уту выдержит ещё одно проклятие, — говорю я, — я останусь, если нет — уйду. Если бы ты знала, как я счастлив сейчас, — признался я. — Запомни, Свет моей жизни, это моё решение, и я воплощу его с радостью.
Она избавилась от Стилета, и пришла моя очередь…
— Да… Принимаю…
Она смотрела на меня широко распахнутыми от страха глазами, она боялась за меня…
Потом… Тени сделали свое дело. Я тонул в боли и ещё не понял, что произошло и как мне с этим жить, когда появилась она.
— Потерпи, я всё сниму. Ты только потерпи.
— Нет! Нельзя! — взвился я в ужасе. — Они расторгнут сделку!
— Нет, Шон, не расторгнут, — твёрдо сказала она. — Будущее в моих руках. И этими руками я могу тебя освободить. Верь мне.
— Нет-нет-нет! Свет мой, нельзя… Не давай мне надежды… — я плакал от бессилия, мне надо вырваться, не дать ей рисковать всем, спасая меня. Но не было сил. Я малодушный трус.
— Верь мне. Просто верь мне. Ты веришь, что я сильнее тебя? — настаивала она.
— Да.
— Что в чём-то умнее?
— Да.
— Доверься, и я сниму это. Будет больно, но ты потерпи.
Я замолчал, без единой мысли наблюдая, как она постепенно освобождает меня от орудия пытки.
— Твои руки не заживут до следующего новолуния, — вдруг произнес Страж.
— Думаешь, меня это напугает? — насмешливо спросила она.
«Пати! Пати! Пати!»
Я вижу ту же женщину, безвольно обвисшую на руках… Шона… Рядом с ним… Флерсы. Лиан и Пижма…
«Пати!»
Это я. Пати — это я. Я таю… вместе с Виком…
«Вернись!!! Вернись к нам!»
Не могу. Не могу бросить Вика, но…
Вдруг с кристальной ясностью пришло понимание и решение.
«Вернись!!!»
Я открыла глаза, и из них тут же хлынули слезы
«Простите меня», — я хотела это сказать вслух, но получилось лишь мысленно.
— Пати? Ты с нами? Ты остаешься?
— Да… Простите меня, — теперь я смогла это прошептать. Руки Шона ослабели, и я опустилась обратно в кресло, сам он осел и, уткнувшись лицом мне в колени, разрыдался от облегчения, выпуская со слезами пережитый страх. Мои драгоценные мальчики обняли меня, еле шевеля крыльями, они опустошились до дна, спасая меня.
— Простите меня, — снова произнесла я. — Я больше так не буду.
Шон поднял мокрое лицо, в его глазах до сих пор стояла боль.
— Да уж. Не умирай больше, Пати. Мы этого не переживём.
Я кивнула.
— Шон, у нас есть одно дело до рассвета.
— Какое? — насторожился он.
— Не бойся, я не буду делать глупостей и рисковать собой.
Заведя домой флерсов, мы поехали в Бруклин.
Голова была ясная, на сердце было спокойно. Я попытаюсь. Не получится — смирюсь. Но сначала — я буду бороться до конца.
— Пати, что ты задумала? — в голосе Шона слышались мольба и отголосок злости.
— Не бойся, Шон, — я нежно коснулась его щеки, и он прильнул к ладошке. — Я не буду делать глупостей, обещаю. Я просто поговорю со Стражем.
Его передёрнуло.
— О чём поговоришь?
— О его долге.
— Ты не сможешь отобрать Вика у него! — в отчаянии крикнул Шон, стукнув ладонью по рулю.
— Я знаю. Знаю, — успокаивала я его. — Я же пообещала не делать глупостей.
— Ты хотела умереть с ним, — это прозвучало как обвинение.
— Ну… Понимаешь, я виновата во всём. Я не думала, что… что…. Я связала себя с ним, не специально, не осознанно. Связала намертво. А его последняя мысль была обращена ко мне… Последнее «прости»… Этого следовало ожидать… Он не мог подумать ни о чём другом.
