забой быков видел. Будимир развернулся и дальше пошел. Смел со Скором в траве лежали. Трава высокая. Я только ноги их и видел. Да старика над ними. С седой бородой. Мизинца у него на левой руке не было. Но я все одно отчего-то не испугался. Думал, игра. Испугался уже потом, как руку отсекли, как слова читали, чем-то мазали… Да все под землей.
Голос Миролюба звучал ровно. Только лицо расплывалось перед моими глазами. Альгидрас обхватил мои плечи, и я почувствовала, как он рукавом вытирает мне щеки.
– Тот старец был хваном, который потом к князю пришел? – спросил Альгидрас.
Миролюб пожал плечами:
– Не знаю. Я позже ничего не помню.
– Почему же ты никому не сказал? Почему он был при тебе и дальше? – в ужасе спросила я.
– Думаешь, я не сказал? Да я кричал отцу, что это Будимир меня отнес туда. Кричал про Смела и Скора. Про руку я тогда еще не понимал. Просто больно было да намотано, я и не видел, что там. Но мне сказали, что я рассудком помутился. И матери сказали. А потом я и сам верить начал. Только нет-нет да вспоминал тот звук, с которым Смела и Скора…
– Господи, – я прижала ладони к щекам. – Что же у вас тут все так?.. Я не могу больше. Не могу я это слышать, видеть вас всех не могу, – отчаянно всхлипывала я.
– Ш-ш-ш, – Альгидрас обнял меня что было сил и что-то зашептал на ухо, только я не разбирала слов, а когда начала, оказалось, что он с перепугу говорит на хванском.
– Я все равно тебя не понимаю, – попыталась вырваться я, но он не выпустил.
– Хорошо все, – произнес он по-словенски. – Никто тебя не обидит. Все хорошо кончится.
– Отпусти, – попросила я. – Я успокоилась.
Он выпустил меня из объятий и накинул мне на плечи съехавшую шаль. Я запахнулась поплотнее и встретилась взглядом с Миролюбом. Он хмурился и, кажется, не знал, что сказать.
– Я не хотел, чтобы ты плакала, – наконец произнес он и отвел взгляд.
– Я знаю, – ответила я, потому что вправду это знала.
– Она устала, – подал голос Альгидрас, и Миролюб кивнул.
«Дураки вы все!» – захотелось крикнуть мне. Не от усталости я рыдала. Жалко мне вас, всех и каждого. И неизвестных Смела и Скора, которые здорово ладили с маленьким княжичем и даже не выхватили оружия, потому что не ждали беды от своего. И Горислава, с его стоваттными улыбками и неиссякаемыми шутками, который так глупо погиб просто потому, что узнал то, что не должен был узнать. И крошечного сынишку Златана, оставшегося без отца. И всех-всех, включая изувеченного ни за что мальчишку.
– Что было потом? – спросила я у Миролюба, шмыгнув носом.
Он хмурился, явно сомневаясь, стоит ли продолжать, но все же заговорил:
– А потом я почти забыл об этом. Поверил, что правда не в себе был. Да только, как стукнуло мне пятнадцать весен, подошел ко мне Будимир и стал сказывать о свитках, написанных на чужом языке. Да о Святыне, дающей силу невиданную.
– Он знал, – прищурился Альгидрас, а Алвар позади Миролюба снова что-то сказал на кварском.
Миролюб же кивнул и, развернувшись к нам спиной, продолжил путь.
– Как много он знал? – спросил через плечо Алвар.
– Сказывал про Деву, про Силы Воздуха, Земли да Воды. Про Огонь говорил мало. Говорил, что однажды именно я стану тем, кто найдет Святыню. А он-де поможет. И тогда все чаще я стал думать, что не сном были Смел и Скор. А потом он привез из похода на кваров Шар. Молвил, что у кваров добычу отбил. Молвил, что это – Святыня Воздуха. Шар был тяжелый, красивый. Будимир говорил, что его надобно отвезти в уготованное место. В Ждань.
– Для того она и сгорела, – неожиданно произнес Алвар.
Миролюб же продолжил:
– Ночью он пришел на мою лодью. Опять завел речь о Святыне, а еще о том, чтобы мы с отцом не торопились в Свирь, мол, он сам к Всемиле присмотрится. Он о нашем с ней союзе все время твердил. Я знал, где свитки, знал, что ты, хванец, многие языки понимаешь. Я решил рискнуть и вышел его проводить из столицы, мол, неспокойно в море. Шли двумя лодьями. Когда он перешел ко мне ночью, при нем был Шар. Он рассказал про него. Да про то, что квары в полудне пути от нас, потому уходить надобно. Мои воины спали. У меня был яд, каким грызунов травят. Он выпил со мной вина. Ушел. Я слышал плеск, видел, как он из лодки выпал. Я разбудил своих, приказал править на Красно Дворище. Сказал, что его лодья ушла. Думал тогда, что ее найдут квары и со всеми расправятся. Теперь уж не знаю, как на деле было. Радиму он рассказал, что в плену был. Да и отцу, верно, то же сказал.
– А дружину ты зачем положил? – спросил Алвар.
Княжич вздохнул:
– Златан видел Будимира в ту ночь на моей лодье. Как понятно после стало, слышал наш разговор. Такое долго в себе не удержишь.
Мне вспомнилось, каким задумчивым был Горислав после гибели Златана, как выспрашивал у Улеба подробности боя, а потом они сбились с воинами в кучку и о чем-то переговаривались. Я еще тогда подумала, что непростая дружина у Миролюба. А они, выходит, вправду что-то подозревали. Получается, что в гибели воинов нет моей вины, они были обречены заранее. Вот только это знание не приносило облегчения. Вместо этого я вспоминала серьезное Гориславово «все как один головы сложим», и мне было жутко оттого, что он знал, о чем говорил. А ведь все равно они были верны княжичу до конца, давая нам шанс выжить. В носу опять защипало. Миролюб повернулся к нам, придерживая ветку. Альгидрас ее перехватил, придержал для меня.
– Я не мог иначе, – негромко произнес Миролюб, глядя на меня. – Князь простил бы многое, но не смерть Будимира. Тому все княжество в пояс кланялось.
Я кивнула, и мы двинулись дальше. Деревья стали редеть, и шум Стремны слышался все отчетливее.
– Зачем он это сделал? – вдруг спросил Миролюб, продолжая начатый разговор.
– Это был обряд, княжич, – тут же откликнулся Альгидрас, словно они думали об одном и том же.
– Что обряд отнял, я понял, – невесело усмехнулся Миролюб. – А вот что дал?
– Ты тоже понял. Сам же говоришь: ни стрелы, ни мечи не берут.
– Ему было надобно, чтобы ты до сего дня дожил, – глубокомысленно изрек Алвар, выходя на берег.
– Он один из четверых? – обреченно спросил Миролюб.
– А вот у него и спроси, – негромко откликнулся Алвар, и, выйдя следом за Альгидрасом на берег, я поняла, что это не шутка.
По подвесному мосту нам навстречу шел Будимир. Шел легко, точно летел, и улыбался. И от этой улыбки хотелось броситься обратно в лесную чащу. Вот только вряд ли это спасло бы хоть кого-то из нас.
– Ты можешь его спалить? – напряженно спросил Миролюб у Алвара.
– Не думаю, – откликнулся тот.
– Он мало знает об Огне. Ну же!
– Нет, Алвар, – остановил Альгидрас.
– Хванец! – прошипел Миролюб. – Ты мне не веришь?
– Верю. Только он ничего не сможет сейчас, – голос Альгидраса звучал хрипло.
– Пусто, – вдруг глухо сказал Алвар.
– И тихо, – добавила я, осознав, что исчезли звуки. Абсолютно все: не шумела Стремна, не скрипел мост, не пели птицы, не шелестели деревья.
– Но… как? – прошептала я.
Альгидрас посмотрел на небо, и я последовала его примеру. Невероятно. Облако над нами не двигалось.
– Ветра нет, – сказал Миролюб.
– Ну вот вы и здесь, – с улыбкой произнес Будимир, ступая с моста на землю.
Мост тоже был неподвижен. И смотрелось это настолько жутким, что я не могла отвести глаз. Мне стало ужасно интересно, как выглядит сейчас застывшая Стремна, но берег был слишком высок – со своего места я не видела воды.
– Как тебе это удалось? – требовательно спросил Миролюб.
– Что? – сделал вид, что не понял вопроса, Будимир.
Миролюб молча обвел рукой пространство.
– Как я остановил жизнь всех, кроме вас? О, это просто, коль в тебе Сила.
Он улыбнулся без тени бахвальства. И снова я попыталась найти в человеке напротив следы чудовища, способного искалечить ребенка, которого знал с детства. И снова не нашла.
