вспыхнула магниевым пламенем. Но сдержалась Мара, не дала гневу вырваться наружу.
– Хорошо, – сказала она терпеливо. – В качестве компенсации, и как залог нашей будущей дружбы, милая Лета, я дарю тебе этот перстенек. Он так тебе нравился, знаю, ты давно его хотела. И мне, правда, очень нужна твоя помощь! Милая Лета, прошу, верни мне голову того человека! Пожалуйста!
Тут Мара сняла с пальца кольцо с изумрудом, глянула на него в последний раз, да и бросила в воду. Не успела зеленая искра коснуться поверхности реки, как ей навстречу взметнулась похожая на руку волна и поймала его на лету. Раздался легкий смех, и следом в омуте вскипела вода, забурлила, зашумела и, подняв со дна, вынесла к ногам Мары-Морены, богини зимы и умирания, голову, ту самую, что она искала. И отхлынула вода, оставив страшный предмет на пустом берегу.
– Спасибо тебе, милая моя подруженька! Сочтемся! – пообещала Мара. Взяв в руки голову человеческую, она впервые увидела это мертвое лицо. – Хм, какой, однако, молодец пригожий! – сказала она задумчиво. – И молоденький. – Кое-что ей стало ясней и понятней.
Она вернулась к поджидавшему ее Тугарину и там приложила голову к мертвому туловищу. И она ловко стала на место. Пазл сложился!
Но не совсем. Присмотрелась, а на левой руке незнакомца мизинца не хватает. Послала она Тугарина палец парня искать, да и сама не выдержала, тоже к поискам подключилась. Искали-искали, а ничего и не нашли. Затерялся палец! Слишком малый кусочек, не найти никак.
– Что делать будем? – спрашивает Тугарин. – Может, так оставим? Подумаешь, мизинец! Невелика потеря!
– Для мужчины, конечно, мизинец не самый главный палец, но и без него негоже оставаться. Мало ли, понадобится, скажем, пощекотать кого, а его и нет!
Взяла она кусок глины с берега ручья, из которого река Забвения свое начало берет, размочила в воде, да и вылепила из нее палец. А, вылепивши, приставила, куда следует. И стал мизинец, как прежде, как там и был всегда – не отличить.
– Вот теперь вся мозаика и сложилась, – сказала Мара, внимательно рассматривая и рук своих работу, и, в целом, сложившегося незнакомого ей человека.
– Кто это, Махтес? – спросил Тугарин. – Ты его знаешь? Я – нет!
– Скоро он сам все расскажет. Но для начала принеси нам мертвой воды.
– Мертвой воды? Э! Где, по-твоему, я могу ее взять?
– Да вот же, в ручье! Ты разве не знаешь, что в реке Забвения течет мертвая вода? Знай теперь!
– Вот эта? – удивился Тугарин. Он немедленно бросился к ручью и зачерпнул из него. Руки у него были огромные, ладони как опахала, так что и пригоршня получилась солидная, не меньше ведра.
Едва облил он молодца мертвой водой, как все кусочки и осколки, все части и клочки немедленно срослись и стали единым целым телом. И вот лежит молодец на земле как живой. Как живой, но не живой. Будто уснул мертвым сном, а чтобы проснуться, ему какой-то малости не хватает.
– Не помогает, э? Теперь что делать будем? – спрашивает Тугарин Змеевич. – Живая вода, по всему, нужна. Её где брать нужно?
– А теперь, Тугарин-джан, поднимись-ка наверх, в Навь светлую, да принеси воды из Пучай-реки. То и есть самая живая вода.
– Как же, матушка-Махтес, смогу я наверх подняться, если нет мне туда хода?
– Ничего, батыр, этот выход я тебе дозволяю. Все равно за реку тебе путь заказан, не убежишь. Не самой же мне воду носить! Только плошку возьми какую! А лучше ведро! – крикнула она вослед бросившемуся выполнять ее указание Тугарину. – А то там вода – огонь, руки сожжешь!
Вскоре вернулся Тугарин, расторопный малый, с ведром кипятка.
– Прямо сверху лить? – спросил.
– Прямо! – махнула рукой Мара. – Поливай!
И окропили молодца водой живой, прямо из ведра. Пар столбом поднялся! А когда пар схлынул, увидели все, как порозовело лицо у только что мертвого парубка, как пошевелил он руками, а потом и глаза открыл.
Изумленно огляделся молодец кругом себя, а после и сказал:
– Как же я долго спал!
– Ты бы вечно спал, если бы не мы с Махтес! – скромно ответил Тугарин и, не давая тому вылежаться, подхватил парня за плечи и поставил его на ноги, поясняя попутно. – Это мы с ней, с царицей моей, собрали тебя по кусочкам, да снова к жизни вернули.
Стоит, оживший, шатается, ноги у него то и дело подгибаются. Что ж, понятное дело. Они, ноги-то, уж и не чаяли поди снова работой своей привычной заняться. Но ничего, удержался хлопец, выстоял. Сразу не упал, а вскорости и вспомнил вполне, как стоя равновесие держать.
– Кто ты, юноша? – спросила Мара.
– Борис я буду, по прозвищу Бармалей, – ответил молодец хрипло. А сам все за горло себя хватает да головой туда-сюда ворочает, будто не верится ему, что она на месте, и не отдельно от шеи. А глаза у него при этом изумленно-остекленевшие, как у какающего пекинеса – столь велико его удивление происходящим. – Но кто же вы, спасители мои? – спрашивает и он. – И где это я очутился помимо своей воли?
– Ты там, где и должен быть, куда тебя неведомо кто доставил. Место сие называется темной Навью. Это юдоль смерти, тебя от нее да от полного забвения только эта река отделяет. Перейдешь за нее, – считай, и нет тебя. Ну, а я Мара, властительница зимы и судьбы верстальщица. И, между прочим, этих мест управительница.
Тут странное с Бармалеем произошло. Он на Мару при ее словах посмотрел, да вдруг вытаращился на нее, и в глазах его помимо удивления сильный страх поселился. Да такой, что, глядя на него, сам Тугарин Змеевич занервничал.
– Эй, ты чего это? – с тревогой закричал он и на несколько шагов в сторонку отошел. Как говорится, от греха подальше. Старый воин – мудрый воин. Предвидеть опасность и избежать ее – главное из воинских искусств.
А Мара, похоже, поняла, что с гостем происходит. Взяла она Бармалея за руку да к воде подвела.
– Сюда смотри, – говорит. – На отражение.
Бармалей на зеркало водяное глянул и увидел рядом с собой красавицу бледнолицую да черноволосую. Он на Мару быстро взгляд перевел, потом опять на воду, и
