class="p1">— Прекратить что? — повторяет он, нежность испаряется по мере того, как его хмурый взгляд становится глубже. — Здесь не место секретам.
Ладно, хорошо.
Я наклоняюсь вперед.
— Прекрати смотреть на меня со стыдом в глазах, потому что ты не можешь ничего поделать с желанием дать матери твоего ребенка шанс стать всем, чем она была в твоих мечтах, — резко бросаю я. — Это твой выбор. Я не камень на твоем пути или осложнение, или еще что-нибудь в этом роде. Твоя жизнь, твой выбор.
Позволь ей поиметь тебя, если это поможет тебе увидеть.
Кэптен хватает воздух, его адамово яблоко высоко вздымается, когда он пытается сглотнуть, но ему не удается.
Тишина окружает нас, и, я могла бы сказать, что Кэптен выглядит пристыженным.
— Никаких секретов — слишком громко сказано, Кэп. — Я оглядываю комнату, и взгляды троих Брейшо направлены на еще одного передо мной. — Похоже, твоя семья не в курсе об этом.
Я соскальзываю со стула, забирая с собой кофе. И сперва я предполагаю, что он позволит это, но затем чашку вырывают из моих рук и разворачивают меня.
— Ты пришла сюда вчера, зная, куда я собираюсь идти, так?
— Да.
— Как ты узнала?
Я открываю рот, чтобы ответить, но закрываю его.
— Как? — кричит он.
Я расправляю плечи, выпуская долгий выдох.
— Она сказала мне.
Тело Кэптена застывает передо мной.
— Мэллори. Она сказала тебе. Когда? Что она сказала? — Он не в силах скрыть ужасающую надежду в его сердце, и это продолжает убивать мою.
Он слышит это, его семья слышит это, и плечи каждого слегка опускаются.
— Она хотела, чтобы я сказала тебе не ждать ее, что… — Я замолкаю, когда глубокие складки пролегают вокруг его глаз. — Она передумала.
Кэптен изучает меня долгое тяжелое мгновение, затем его рука слетает с моего предплечья.
Он отшатывается в сторону.
Переключатель щелкает, и внезапно его вина и смущение превращаются в слишком сильное чувство, затуманенное гневом, обидой и растерянностью.
Он понятия не имеет, куда направить все эмоции, налетевшие на него разом, и осознание этого только усложняет все для него.
Он справляется единственным способом, который имеет смысл для него в этот момент, перенаправив стрелки на кого-то другого в надежде, что это притупит боль, растущую внутри него.
— Думаешь, я поверил ей? — спрашивает он с отвращением, и создается впечатление, что оно направлено на него самого. — Я бы никогда не поверил ничему, сказанному нею, как не верю ни единому гребаному слову, которые говоришь и ты.
Справедливо.
Однако его слова — ложь, вот почему он сходит с ума в этот конкретный момент — услышав правду, что она не просто попала в ловушку или у нее была чрезвычайная ситуация, из которой она не могла выбраться.Она предпочла не встречаться с дочерью, повернувшись к ней спиной во второй раз, так он это видит и это его убивает.
— Что ты сделала, искала ее? — спрашивает он, злобно подергивая головой, но не дает мне ответить. — Ты знала, что я был с ней в тот день. Снова следила за мной?
Он бросает кофейную чашку прямиком в раковину, но я не подпрыгиваю, как ему хотелось.
— Тебе нужно заниматься своими гребаными делами, — рявкает он, отходя назад, только для того, чтобы подкрасться обратно. — Держись подальше от того, что тебя не касается, особенно чего-то подобного. Ты не знаешь, что лучше для нее. Ты не ее чертова мама! — орет он.
Мои мышцы напрягаются, и, будто проглотив комок муки, я борюсь за вдох, который не могу сделать.
Он продолжает, и боковым зрением я вижу, что оба его брата подходят ближе, боясь, что их обычно спокойный и собранный брат может слететь с катушек.
— Может быть, ты и нравишься ей, Виктория, но ей три. Ей нравятся все! — Его голос разносится по всему дому, эхом разлетается по коридорам и рикошетом бьет по моим вискам. Он доводит это до конца, вдавливая твердый палец в мою грудь, когда он наклоняет подбородок, глядя на меня сквозь ресницы. — Ты не ее мама.
Я никогда не пыталась быть ей матерью. Я только хотела убедиться, что кто-то всегда будет на ее стороне, когда он не сможет быть. Но я не могу сказать этого ему сейчас.
Так что вместо этого я киваю и говорю:
— Ты прав, я не ее мама.
Но мое согласие с его словами производит обратный эффект. Гнев и боль, которые он пытался вывалить на меня, впитываются в его собственную душу.
Естественно, как и бывает, когда их поглощает больше, чем они могут выдержать, когда они тонут без возможности выбраться на поверхность, он давит сильнее, режет глубже.
Я вижу это в его глазах, решимость, обрыв нити, за которую он едва держался.
Его плечи расправлены, глаза сузились, а губы скривились.
— Может, и хорошо, что твоя мать убита, — рычит он.
— Кэптен! — бросает в него Рэйвен.
Игнорируя ее, он подкрадывается ближе, сгибаясь, так что наши глаза теперь на одном уровне.
— Возможно, мой отец пощадил твою мать, когда она облажалась и переступила черту, но я не буду так добр к тебе.
Это разжигает костер под моей кожей, и я бью его прямо в чертову челюсть.
— Вот дерьмо, — исходит от Ройса, но никто не двигается.
Голова Кэптена дергается в сторону, уголок рта разбит, но я жду, пока он снова откроет его, чтобы заговорить.
— Да пошел ты, ублюдок. Я бы никогда ничего не сделала, чтоб забрать ее из собственного чертового дома. И мне, мать твою, наплевать, веришь ты мне или нет. В этот момент я почти надеюсь, что не веришь, просто чтобы ты почувствовал себя беспомощной маленькой сучкой раз или два, когда ты осознаешь, что я не гребаный злодей в этой истории. — Я толкаю его в грудь, но он не сдвигается с места. — Ты даже не представляешь, насколько хреново то, что ты говоришь, — выдавливаю я сквозь зубы. — Но, если мне нужно быть злодеем, чтобы ты почувствовал себя лучше, ладно. Считай, что предупредил меня, Кэп. И отъебись уже.
Я снова толкаю его, пробираясь мимо него, когда он выкрикивает:
— Только попробуй уйти, и я запру тебя в той комнате, как истинную гребаную принцессу.
Из меня вырывается смех, и
