его мама ходили в большой лес за черникой. Под конец сбора, когда корзина была почти полной, они оказались в интересном месте. В каком-то неясном порядке стояли высокие сосны и ели на чистой, несколько возвышенной, широкой поляне. Здесь не рос никакой кустарник, а земля с невысокой, ровной, сине-зеленой травой вперемежку с белым мхом казалась волшебным изумрудным ковром. Настоящая лесная палестинка. Здесь черника не росла, зато ее было много – крупной и зрелой, по краям палестинки, где она снижалась и переходила в полусухое моховое болото.
Как только наши добытчики, налюбовавшись открывшейся красотой, приступили к сбору черники, они услышали странные звуки. Они начинались с высоких скрипучих тонов и, постепенно понижаясь, переходили в угрожающее уханье – пи-и-орр-уу-ххх. Причем эти звуки не были однообразными, как при скрипе дерева от ветра, да и самого ветра не было. Что-то необычное и загадочная было в этих звуках. Елена Андреевна и Петруша беспокойно смотрели куда-то вверх. Один дед не испугался. Он снял корзину с черникой с руки, приподнял ее кверху и сказал спокойно: «Вот, смотри, совсем мало осталось добрать, скоро уйдем. Не сердись сильно».
– Кто это? – прошептал Петруша, напряженно пытаясь что-то разглядеть в кронах высоких деревьев.
– Это Леший, – сказала мама, – он давно тут живет; еще когда я была маленькая, он тут охранял лес. Он ничего плохого нам не сделает, но лучше побыстрее уходить, а то будет шишками кидаться.
На крупной ягоде они быстро добрали корзину, завязали ее сверху платком и собрались уходить. Леший ухал уже потише. Дед вынул из кармана несколько шоколадных конфет, две подал Петруше и маме, а остальные две развернул и на обертках положил их на высокий толстый пень. Так же он поступил и с печеньем. Этот пень тоже выглядел необычно. Он был единственным на этой палестинке и такой высоты, что Петруша, только вытянув руку, мог дотянуться до его верха.
– Это для Лешего. Когда придем сюда в другой раз, узнаем, принял ли он наш подарок, – сказал дед и, обратившись куда-то вверх, крикнул: – Спасибо, Леша, мы уходим, не обижайся, у тебя много богатства в лесу. С хорошими друзьями надо делиться.
И вот теперь надо было идти за черникой во второй раз. Черника первой корзины употреблялась в свежем виде всей семьей за недолгое время, а для варенья на зиму нужна была еще одна корзина.
Отправились в лес в прежнем составе. Откровенно сказать, Петруше не хотелось идти за черникой за три километра и еще больше не хотелось ее собирать, хотя он и не особенно устал в прошлый поход. Но он хотел выяснить для себя окончательно, живет ли в их лесу Леший. В его существовании Петруша не сомневался. О нем писал в своих новогодних письмах сам Дед Мороз, а уж он-то был для Петруши безусловным авторитетом.
Они прошли деревню, два заросших травой поля и углубились в лес. Казалось странным, что деревенская дорога и в лесу почти сохранила свою ширину, только вся заросла твердой травой, но Петруша знал, что в далекие времена, когда жили в этой деревне деды и прадеды его деда, вдоль этой дороги отводились крестьянам покосы для заготовки сена, и они везли его большими возами на телегах по своим дворам. Тогда леса были чистыми и грибы виднелись издалека. Эта дорога шла до десятин – границы покосов, длиной около восьми километров.
Идти надо было до высокой толстый сосны у дороги. В нее на небольшой высоте зачем-то был забит большой ржавый гвоздь. Здесь надо было сойти с дороги, отойти немного и продолжать путь вдоль, по сухим болотным низинам до самой палестинки.
Когда сошли с дороги и начали собирать, Петруша вдруг предложил: «Деда, давай сразу дойдем до того места, посмотрим на пень и оттуда будем идти обратно и собирать».
– Так, Петруша, никто не делает. Вот мы идем и попадаются крупные ягоды, их надо собирать. А если по твоему предложению делать, мы уже не найдем эти места. А долго собирать на палестинке, у Лешего – значит его рассердить.
– Он может нам показаться? И что?
– Он может и не показаться. Я когда первый раз там собирал, и почти полная корзина была, вдруг кто-то толкнул меня под руку и все ягоды просыпались. А в другой раз провалился ногой куда-то, и опять просыпались ягоды. Лучше уж спокойно работать.
Так же как и в первый поход, они прошли, собирая, но когда впереди показалась палестинка, у Петруши терпение кончилось:
– Деда, ну пошли, деда, посмотрим. Корзина почти полная, там наберем.
– Ну хорошо, кричи маму и пойдем. Посмотрим.
Когда подошли к странному пню, они снова услышали знакомый скрип и уханье, только теперь им казалось, что оно стало слабее и не тревожное. Дед опустил, отставил корзину в сторону и поднял Петрушу вверх:
– Смотри, чего там.
Петруша посмотрел и обратил на деда изумленный взгляд:
– Ничего нет! Даже бумажек нет!
– А крошек от печенья не видно? – предположил дед. – Пошарь рукой.
– Да нет ничего, деда, все гладко.
Дед опустил внука на землю и поискал что-то вокруг:
– Ни бумажек от конфет, ни крошек. Бумажки красивые были, наверное, себе забрал. Принял он наши подарки, слышишь, потише ухать стал.
Они добрали корзину, снова оставили Лешему две конфеты и печенье и собрались домой. Петруша долго рассматривал кроны сосен, откуда слышались скрипы и уханье, и покричал туда:
– Лее-ша-а, мы уходим, не скучай, лес охраняй, кого надо прогоняй.
– И нас не забывай. Придем к тебе на другое лето, – добавила мама.
Обратная дорога показалась недолгой; она прошла в разговорах о жизни Лешего. Как он выглядит, чем занимается, есть ли у него жена и друзья. Петруша активно участвовал в этом разговоре; он был знаком с этой темой из писем Деда Мороза, которые получал перед каждым Новым годом.
После Петрушиного доклада бабушке о результатах похода и обеда, снова оказавшегося очень вкусным, молодые отправились отдыхать, и старики остались одни.
Глава 3
Евдокия Петровна подсела ближе к деду и начала раздумчиво:
– Знаешь, дед, какие-то сомнения у меня, правильно ли мы делаем? Всякими сказками, выдумками заморочили голову дочке – лет до двадцати верила в Лешего. Я и сейчас боюсь спросить. Вдруг огорошит. Теперь вот внук – то же самое продолжаем. Хорошо ли это? С дочкой ведь не все нормально. Да, она выучилась, стала хорошим врачом, очередь у нее, зарабатывает достаточно. Но мужа-то выбрать не сумела. Красавец-неумейка, грубый, жестокий. И разладилось. Не научили мы
