уж море на полу.
— Над ванной? Пожалуйста, о чем разговор? — Отец стащил плащ и понес его перед собой, как щит, в ванную.
Вскоре он вернулся без плаща и берета и, вытирая ладонями красное, мокрое от дождя лицо, веселыми глазами взглянул на сына.
— Вот и мы! — сказал он. — Знаешь, лужи завалены листьями, что тебе пятаками. Дождь бьет по ним, а они звенят…
«Звенят!» — тотчас услышал сын, вообразив все это.
— Давай закругляйся — и рванем в парк. Много еще у тебя? — Отец дышал влажным холодком, осенней свежестью, горечью мокрых листьев, и тонкие ноздри у мальчика возбужденно зашевелились.
— Закончу вот, — ответил сын.
— Валяй! — крикнул отец. — А я схвачу, что мать сготовила. А ты уже?
— Да, она меня покормила.
— Покормила, это хорошо! — Отец с готовностью поднял перед собой руки и пошел на кухню, будто сдаваться. Виталька представил, как мама тотчас погонит его мыть руки. Она работает в детском саду диетсестрой, а там у нее твердое правило…
Поужинав, отец встал и сказал как бы между прочим:
— Сестренку Зинку встретил. Зовет в воскресенье на дачу. Дядя Ига вернулся из дальних стран.
Дядей Игой они звали Игоря Савельевича Вербишина, мужа Зинки.
Вера только что начала мыть посуду под краном. Услышав про Зинку и ее мужа, не оглянулась, но ее округлые плечи выпрямились. Чуть склонив набок голову и косясь на мужа, через плечо бросила со скрытой запальчивостью:
— Что мне там делать? Не поеду! — И загремела тарелками.
— Ну вот! А я надеялся. Виталия с собой хотел… Подышал бы воздухом.
— В такую погоду.
— Не потоп же!
— Ну, не потоп… Мальчишку, да в пьяную компанию? Нет!
Василий пятерней чесанул грудь, всю в светлом волосе.
— С Катькой поиграют. По лесу побродят…
Вера заупрямилась:
— Или не видишь, какой он еще слабый?
— Боже! Вот несчастная доля у ребят! В детских яслях, в садике — женщины, в школе — опять женщины. Если еще в армию не сходят, так всю жизнь по бабским указкам проживут!
— Скажи спасибо, мы столько берем на себя…
— Берем! Вот именно — берете. А что выходит? Виталька как девчонка растет. Ну хоть подрался бы, что ли, разик, — не уступал Василий.
— Еще что? Успеешь, намучаешься. Парень едва на ноги встал, болезнь-то — она не красит.
Василий снова чесанул рукой грудь, вспомнив о болезни сына. Да, слабоват еще парень, верно. Но как укрепишь его, если не воспитывать характер? Пока спорили, дождь пошел еще сильнее. Глухо зазвенели стекла под его ударами. Отец загрустил, а мать обрадовалась:
— Вот и ладно. В такую погоду — и на улицу? Мыслимо ли? И о даче забудь… Он и дома едва на ногах…
Услышав о даче, мальчик насторожился.
Он бывал на даче дяди Иги и тети Зины. Ему там все нравилось: бревенчатый дом, дубрава, где он стоит, и круглый пруд неподалеку, и угористые поля. Двоюродная сестренка Катя, с которой они удили толстолобиков, веселая, с ней интересно. Увидев замешательство сына, отец горячо произнес:
— Видишь, мать, Витальке хочется на дачу. Хочется ведь? — обратился он к сыну.
— Да, папа. Но если нельзя…
— Нельзя, нельзя! — упрямо повторила мать.
— Ты, Вера, просто ненавидишь мою сестру. А в чем Зинка перед тобой виновата?
— Перестань при ребенке, — уже чуть тише сказала жена.
2
Старшую сестру мужа Зинаиду Вера на самом деле не любила.
Был у Зинки жених, молодой парень, по какой-то причине ушедший в запас лейтенант. Специальности — никакой, вот он и пришел на здешний завод, жил где-то поблизости, на Красной Пресне. А Зинка в отделе кадров тогда работала, сразу приметила парня. Слово за слово, и направила его на участок брата. Дело шло уже к свадьбе, как однажды на завод нагрянули люди из министерства, стали отбирать рабочих в заграничную командировку для обучения работе на новых станках и для их приемки — поточная линия была закуплена Внешторгом. Зачислили в бригаду и Зинку, и она три месяца прожила в Италии. Игорь Савельевич занимался торговыми сделками, Зинка ездила с ним в качестве секретарши. Домой она вернулась невенчанной женой дяди Иги, который оказался вдовцом, и, кажется, забыла о своем лейтенанте. Но Вера не слепая, чтобы не видеть, как даже при случайном слове о нем у Зинки тускнело лицо: значит, лейтенант не забыт, а Зинке просто жаль расстаться с выгодным муженьком. Что и говорить, дядя Ига, хотя ему и за пятьдесят и выглядел он из-за обильной седины не моложе, если не постарше, был красив зрелой красотой. Высокий, подтянутый, со сдержанной предупредительной улыбкой на удлиненном лице, он не мог не понравиться понимающей женщине. И в жизни он уже достиг кое-чего, так что не начинать все сначала, как это бывает у супругов-ровесников. Зинка, не будь дура, смекнула, и вот…
Вера не завидовала ей, ну разве что чуть-чуть. Да и это «чуть-чуть» не зависть, наверное, а удивление: чем Зинка взяла такого мужика? Что у нее есть особенного, бабского? Любовь? Откуда она, если у нее еще туфельки не обсохли, которыми она ее растоптала? Верность? Тут тоже дело такое… Один раз пошатнулась, а потом она, эта верность, легко повалится…
И еще одно смущало Веру: уж больно обходителен с ней при встречах дядя Ига. Что она, бывало, приготовит, хвалит приглазно, а ей неловко, провалилась бы сквозь пол тут, возле стола. Того и гляди, у Васи ревность еще проклюнется. Добрый он, да, но все мужики добрые до времени.
В конце концов Вера согласилась поехать к дяде Иге. Она догадывалась, что это он приглашает их, а не Зинка: та и родного брата запамятовала бы, попади ей вожжа под хвост, а о невестке и сердце бы не екнуло.
А день выдался — хрусталька граненая: как ни поверни, все равно блестит. И небо синее, и березы все обжелтились золотом, а луга на речке — что тебе камень малахит. Одно слово — бабье лето. Не больно густо у Веры дорогих украшений, но все же сережки надела золотые с крошечным розовым камешком турмалина — мигалками такие зовут, колечки — обручальное и еще Вася купил — с дорогим зелененьким изумрудом. И костюм надела трикотажный, из чистой шерсти. Спокойного серого цвета с коричневой отделкой. Не каждая баба ныне понимает этот цвет: иной только дай поярче. И косынка у Веры золотистая едва держится на каштановых волосах.
— Ну, ты! — удивился Василий, всовывая руки в рукава кожаной куртки. — Как на свадьбу!
— А что нам — унижаться?
— Ну, молодец, ну! Все наперед знаешь. — Вася просунул руки и, как-то само собой получилось, поднял их, будто сдаваясь.
