Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
одного хочет — удалить вас от двора.
— За свою жалкую шкурку боишься! — недобрым хохотом разражается бывший друг детства. — Что твоему тощему заду и длинному носу, который ты суешь во все королевские дела, в Эскориале места не останется. Бойся-бойся! Сам тебя выгоню со двора. Чтобы Ее Величеству мозги всякой дурью не пудрила.
Разговоры с королевским фаворитом стали совсем бессмысленны. Наглотался власти. Утонул в ней. Не слышит. Не чует опасности.
Встает с постели голый. Совсем голый. Подходит ближе. Уже ставшая дрябловатой кожа не самого молодого любовника — когда они познакомились, он был уже младшим писарем, значит, намного старше ее — на руках и ногах побалтывается.
Еще ближе.
Опять ее проклятие — хуй на уровне глаз.
— Пошла вон!
Командует бывший мальчик-писарь.
Она поверить не может, что давний друг, которого она сама, она и только она, сделала сначала королевским секретарем, а потом и до королевского любовника возвысила, бывший друг гонит сейчас ее из ее же жизни.
— Вон пошла, убогая карлица!
Стоит и не может понять, что ей делать. Должна же Марианна ее защитить. Не может не защитить!
— Вон! — орет Валенсуэла.
И Карлица, медленно поворачиваясь к двери, слышит столь желанный голос Королевы:
— Нет уж, постой!
Королева подала голос!
Королева остановила зарвавшегося любовника!
Королева сейчас остановит эту вакханалию.
Королева защитит от такой вопиющей несправедливости ту, которая всю жизнь защищает ее.
— Постой!
Королева встает с кровати. Подходит ближе. Ближе. Берет ее за подбородок, задирая голову Карлицы так, что шея вот-вот переломится.
— Из тебя самой бесов изгонять надобно!
Что?!
Марианна не может сказать ей такое!
— Сегодня же изгонять из тебя бесов!
Что это? Королева не может сказать такое ей! Ей, столько лет оберегавшей свою Королеву от всех напастей!
— Из тебя! И из безумной Герцогини твоей! Ворвалась утром в опочивальню короля, мужа моего покойного искала. Уверяла, что только что вышел.
Герцогиня утром врывалась в королевскую спальню?! Герцогиня врывалась? Карлица вовремя добежать всё же не успела? Секретари ей не доложили. Новый, ею же поставленный в приемном покое секретарь Пабло ей не предан? Не смог удержать Герцогиню? Или удерживать не захотел? Марианна видела ее некогда обожаемую Герцогиню и решила, что в ту вселились бесы. И перекинулись на нее, на Первую Карлицу…
Живот снова сводит так, что она сгибается в три погибели.
— Ваше Величество…
— Молчи, бесноватая!
Снова бывший друг, королевский любовник подает голос.
— Эка ее при одном упоминании про экзорцизм корёжит!
Звонок в колокольчик. Стражники на пороге.
— Взять ее!
— Не сметь! — срывается на визг Карлица. — Не сметь!
Стражники растерянно смотрят на Королеву, не зная, чей приказ им выполнять — Первой Дамы или королевского фаворита.
Кивок Королевы, и…
Стражники, которых она привела и каждого лично проверяла, окружают ее со всех сторон.
Почему же так сводит живот?..
Кольцо с желтым камнем Гавриил Парамонов Берлин. 28 марта 1922 года
Полдень
— Вы только подумайте, шлюссельцаль сегодня уже шестьсот! Вчера еще был пятьсот сорок, а сегодня шесть сотен, нолик в нолик. Не знаешь, на что их растреклятую марку умножать!
Норовящий подсесть за столик к любому из соотечественников писатель Сатин[13] привычно на чем свет стоит поносит и нынешнюю инфляцию, и всё, что только можно поносить.
— Мыслимое ли дело! Ввели коэффициент и притворяются, что всё чинно и благопристойно, что валюта у них существует! А что этой фиговой валюте и в уборной не место, они признавать не желают! Марка, мать ее! Какая же она к едреней фене марка, если все цены умножать надо, вчера на пятьсот сорок, сегодня на шесть сотен, а завтра на тыщу! Это тебе не золотой червонец, эх!
Для «Романишес кафе» писатель Сатин — почти предмет интерьера. Когда ни зайдешь в это заведение на звенящей трамваями Августа-Виктория-плац, натужно пытающееся сохранить остатки былой роскоши, ворчащего русского писателя обязательно встретишь.
Ему давно уже нечем платить за желудевый кофе и капустные сигары, которые как имитацию прошлой жизни подают здесь, но в долг — это тебе не московские и ялтинские трактиры — не отпускают.
Некогда представительная, а теперь сморщившаяся как кожура от долежавшего до марта новогоднего мандарина, фигурка неизвестно что написавшего писателя Сатина словно вмонтирована в это кафе.
Обедающих писатель Сатин интересует меньше всего. Навязчивый предмет интерьера, и только. Но сам ворчащий писатель углядел, как несколькими минутами ранее в кафе зашла пара — коротко, по нынешней моде стриженная, но с затейливой длинной челкой молодая дама с мундштуком в правой руке, на которой странный след то ли от ножа, то ли от пули, и творческого вида молодой человек с неоформившейся бородой, в пальто поверх растянутого свитера. Мода это у них такая теперь пошла, небритыми ходить? Возле гардероба, пока служитель принимал их не сочетающуюся одежду — элегантное, хоть из недорогого сукна, но ладно скроенное и сшитое пальто женщины и заношенное, явно с чужого плеча пальто юноши, они продолжали начатый еще на улице спор.
— Если откажется? Скажет, не его полета дело? — сомневается молодой человек. — Для встречи с инвестором всегда нужно иметь запасной вариант, а лучше два.
— Не его полета?! — взвивается коротко стриженная дама. — На модной одежде можно зарабатывать муль… миллионы. Первые вложения бы только найти!
Проходят к столику у окна, где обедает завсегдатай здешнего кафе, мужчина средних лет со взглядом отлученного от привычной охоты и посаженного в собачью будку волка. Этот взгляд и выдает в обедающем одного из сотен тысяч русских эмигрантов, к началу этого, тысяча девятьсот двадцать второго года, наводнивших Берлин.
Здороваются. Человек со взглядом отлученного от охоты волка приглашает их присесть, представляясь.
— Парамонов. Не далее как нынче утром в газете «Руль» прочитал, что русских писателей в Берлине теперь более восьмисот! — говорит он, обращаясь к этой странной молодой паре.
— Кто же их здесь читает? — искренне изумляется молодая дама с мундштуком.
— То-то и оно! Восемь! Сотен! Писателей! Три ежедневных русских газеты, пять еженедельных, семнадцать русских издательств. Читателей только нет! В Петербурге и в Москве все эти писатели писали. А теперь, извольте видеть! — разводит руками Парамонов. — Сидят по кафе и на чем свет клянут жизнь и большевиков, и Берлин, и всё и вся. Кроме самих себя.
Спутник коротко стриженной молодой особы готов поддержать разговор:
— Да уж. Горький на Курфюрстендамме. Ремизов в Кирхштрассе. В Шенеберге Алексей Толстой…
— …Андрей Белый на Виктория-Луизенплац. Всё чаще захаживает на танцульки, — подхватывает дама.
— В голове не укладывается, — себе под нос бормочет спутник коротко
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
