еще скромным селом, в котором были церковь, училище, проходила ежегодная ярмарка. В 1947-м открыли целлюлозно-бумажный комбинат – с того времени начинается рост города. Менее чем в десяти километрах от города любознательный путешественник на узком мысу, вдающемся в Чупа-губу Онежского озера, может разыскать уникальную деревянную церковь Успения, главную достопримечательность района. Недалеко от нее проживала и Людмила Александровна.
В Кондопоге спокойная, мирная жизнь. Палисадники местных жителей летом утопают во флоксах, мальвах и петуньях, балкон бабушки Игната на втором этаже – настоящая оранжерея.
Церковь Успения Богородицы в Кондопоге, построенную в конце XVIII века, почитают теперь – да и раньше тоже – выдающимся памятником деревянного зодчества. Это одна из самых высоких деревянных церквей на Русском Севере, ее высота – сорок два метра.
В Успенской церкви сохранились барочный иконостас и редчайший иконописный потолок-небо. В центральном медальоне неба – Христос, на шестнадцати гранях вокруг – херувимы с серафимами, а также ангелы с литургическими атрибутами в руках. В храм мог зайти каждый, он был открыт в обычные дни как музей, а служба проводилась лишь по православным праздникам, в основном в летнее время.
Церковь была довольно необычной: внутри храма сохранились столбы со славянскими языческими символами, на которых неизвестные мастера изобразили женщину-богиню с поднятыми вверх руками – как память о языческой богине Берегине. Иконостас, потолок-небо, языческие символы, окрашенные болотной охрой и черникой, – все это создавало невероятную атмосферу совместного жития православия с язычеством.
У меня с Кондопожской церковью сложились, надо сказать, особые отношения. В далекой юности мы с другом, путешествуя по берегам Онеги в поисках интересных памятников, набрели случайно на Ее летящее Величество и были потрясены гениальными пропорциями величественной царицы деревянного зодчества. Когда значительно позже, уже в начале двухтысячных, нам с женой довелось оказаться в Карелии, мне очень хотелось показать ей эту церковь, выдающуюся жемчужину Севера.
Но вот беда – забыл дорогу к ней. Долго колесили мы по заливчикам и берегам неподалеку от маленького карельского городка и все-таки отыскали ее, Успенскую церковь. Потемневшее дерево. Черное серебро осиновой щепы на крышах, куполах и скатах. Ветхие лестницы. Убогий алтарь – он пел нам непонятную песню из далекого прошлого нашей страны. Озадаченные, мы вышли из храма. Отошли немного. И обернулись, чтобы еще раз взглянуть на него перед отъездом. Церковь стояла в конце полуострова с крутыми берегами. Опять услышали тихое пение – кто это мог петь, чье это было пение? Церковь сливалась с крутыми косогорами берегов, падающими к узеньким пляжам огромного, как море, уходящего вдаль северного озера. И тогда мы увидели и поняли… Стройная, неестественно высокая, на наших глазах она взлетала. Мы стали свидетелями – ни много ни мало – вознесения к небесам, Успения Святой Девы Марии.
Интересно, как к этой церкви относился Игнат? У начинающего сатаниста вряд ли мог проснуться интерес к феномену народного творчества, скорее неприязнь – как к одному из высоких образцов христианской культуры, берущей начало с момента появления на Земле непостижимой личности Христа.
На этот раз Игнат приехал в Кондопогу каким-то совсем другим – длинные волосы, очки в металлической оправе. Носил в основном черные вещи: худи, футболки, спортивные брюки.
– Поначалу мы не обращали внимания, что на футболках, – объяснял сосед. – Уже потом, после того, что произошло, выяснилось, что и перевернутая кровавая звезда на футболке, и характерные надписи…
Соседи говорят: «Никогда бы не подумали, что в этой семье может что-то плохое случиться».
Не в одежде и прическе дело, с парнишкой действительно что-то произошло. Повзрослел, конечно, и заметно; говорить стал басом, но не только…
Через несколько дней после приезда в Кондопогу бабушка тоже почуяла неладное.
Игнат вернулся домой позже обычного – всего на семь минут, но бабушка отругала его.
– Почему другие бабушки не разыскивают внуков по всей деревне, а ты меня так караулишь? – обиделся Игнат.
– Потому что я пожилой человек и сердце у меня больное, неужели непонятно? Потому что волнуюсь за тебя. Если не хочешь доводить бабушку – приходи вовремя, – ответила Людмила Александровна.
Поглядела на подростка и вздрогнула. На нее глядел теперь не ее Игнат. Перекошенное от злобы лицо принадлежало кому угодно, но только не ее внуку, которого она знала как чуткого мальчика с покладистым характером.
– Как же я вас ненавижу. Всю вашу семью! – закричал Игнат изменившимся голосом. – Хорошо, что я не такой.
– Не такой… А какой ты? – осторожно спросила Людмила Александровна.
– Я – сатана! Да, именно так! Думаю, теперь тебе есть о чем подумать…
Утром следующего дня Игнат стал прежним. Просил у бабушки прощения, сказал, что пошутил, и предложил забыть о вчерашней ссоре.
Ему надлежит найти наконец свой путь в жизни. Не было никакого Христа. Игнат не верит и в добренького всезнайку-боженьку, безбожие первично, сатанизм вторичен…
Смотрительница Успенской церкви Галина нередко встречала подростка в черной одежде с капюшоном на дороге, ведущей к кладбищу. Что он там искал, о чем думал?
Лавей, создатель «Церкви Сатаны», говорил, что у него нет философии – но есть вероучение. Сатана – символ, и ничего более, это просто проявление самых темных сторон человеческой натуры. Отверженный богом ангел олицетворяет нашу любовь ко всему земному, противостоит бесплотному, бестелесному образу Христа на кресте. В каждом из нас есть свой Сатана, надо лишь познать и выявить его. Сатанинское начало, заключенное в людях, – главное и наиболее могущественное из всех начал; им следовало бы гордиться, а не тяготиться. Сатанинские силы в себе надо культивировать, что они и делают во время черных ритуалов с помощью магических техник и заклинаний.
Логово сатаниста располагалось за кладбищем – на территории заброшенной птицефабрики, снабжавшей во времена оны весь регион яйцами и мясом.
Жители местечка близ Чопской губы стали замечать, как приезжий парень из Петрозаводска, перебравшись через завал, дважды в день скрывался на территории заброшенной птицефабрики. Никто из местных туда без лишней надобности не совался. Как потом объясняли селяне, когда-то в бетонных кессонах фабрики компостировали отходы от кур, а весной перегноем удобряли поля. Это был настоящий «Клондайк» для волков. Прикормленные в те времена хищники и по сей день нередко наведываются в местечко, убивают и уносят деревенских собак.
Сатанист, похоже, никого не боялся – ни зверей, ни черта, ни дьявола. Перелезал через ограждение из колючей проволоки, через завал из прогнивших бревен, перебирался через ров и оказывался на территории бывшей птицефабрики.
Изъеденный трещинами асфальт местами провалился и пророс травой. В окнах корпусов выбиты стекла, двери сломаны, иные –
