писарь, теперь секретарь комитета.
Комитет отменил все местные поборы и штрафы. Избрали комиссию по пересмотру недоимок, по освобождению от них солдатских семей.
Работу закончили поздно вечером. Я попросил комитет отпустить меня. Все согласились.
Пока мы ужинали у Митрича, к воротам подъехали сани, запряженные парой лошадей. На санях сидели парни. Они с шумом и смехом ввалились в избу.
— Готово, дедушка Семен, — отрапортовал Ванюха.
Я попрощался со стариками и вышел.
Сели в сани. Ваня гикнул на лошадей, и мы понеслись вольными птицами.
ПЕРЕД НОВОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ БУРЕЙ
Лошади быстро несли нас на перевал. Я оглянулся. Централ утопал в ночном мраке. Фонари светились на сторожевых вышках.
Лошади бежали легко, постукивая копытами по утоптанному снегу. Вот и Ангара. Лошади шагом пошли по льду. Река ощетинилась причудливо навороченными друг на друга льдинами.
Въехали в Усолье. Соляные вышки черными силуэтами выступали в темноте. Село спало. Через десять минут мы были уже на станции.
Я постучал в дежурную.
— Войдите. Что вам надо? — И, не дав мне ответить, дежурный быстро заговорил: — Вы, должно быть, амнистированный. По арестантской куртке узнаю. Много вчера ваших проехало.
Ребята начали стаскивать портрет со стены.
К стр. 320
— Да, я вот задержался, отстал. Проехать бы мне до Иркутска. Денег на билет нет.
— Вы не беспокойтесь, я вас отправлю. Сейчас поезд подойдет.
Дежурный надел свою красную фуражку, и мы вышли на перрон. Поезд, громыхая, подошел к станции. Дежурный что-то сказал старшему кондуктору. Тот кивнул головой.
— Садитесь вон в тот вагон, — сказал он мне.
— Амнистированный, должно? — спросил меня проводник. — Отмучились, отдохнете теперь на воле. Ну, спите до Иркутска. Там ждут, небось.
Опять мерно постукивают колеса, как они постукивали, когда я ехал на «Амурку». Но теперь другие чувства пробуждались во мне. Я как будто выходил на новые необозримые просторы. Мерное движение поезда постепенно успокаивало меня, мысли приходили в порядок, обращались к завтрашнему дню, к близким встречам, к новой жизни на воле.
Поезд прибыл в Иркутск ночью, перед рассветом. Город еще спал. Улицы были тихи и пустынны. В будках, завернувшись в тулупы, спали сторожа. Чуть морозило. Паровозные гудки нарушали сонную тишину.
Я шел по городу, вглядываясь в знакомые улицы, в знакомые дома.
На одной из Иерусалимских улиц жил брат Степан. С трудом я отыскал деревянный домик. Брат уже вторую ночь не спал, все ждал меня. Он беспокоился: кто-то сказал ему, что я остался в Александровске.
Семья брата встретила меня сердечно. Дети ласкались ко мне. Степан подробно рассказал, как произошла в городе революция, как встречали освобожденных политических каторжан.
На следующий день я отыскал партийный комитет. Меня спросили, останусь я работать в Иркутске или уеду в Петроград; все туда стремятся. Я сказал, что останусь.
— Ну, вот и хорошо. Поедешь крестьян организовывать, у тебя уже и опыт есть.
Получив деньги на дорогу и мандат, я пошел посмотреть на город, зашел в столовую пообедать.
Столовая, где собирались освобожденные каторжане, находилась на Амурской улице, в подвале. Здесь я встретил Прованского, Дмитрия Мельникова и других товарищей.
— А, явился! — расплылся широкой улыбкой Прованский. — А мы думали — тебя мужики не отпустят.
Мы договорились пойти вечером в клуб приказчиков, где александровские меньшевики и эсеры устраивали собрание «по текущему моменту».
Зал клуба набит доотказа. На сцене за столом сидели александровские оборонцы. Председательствовал эсер Архангельский. Он же выступил с докладом.
Архангельский долго распинался о революционных заслугах своей партии, о том, что «наша армия с чистым и спокойным сердцем готова теперь продолжать войну до победного конца».
— Ишь, чего хочет, — проговорил сидевший передо мной солдат, — самого бы его в окопы…
Эти слова меня подтолкнули.
— Сами идите в окопы! Долой войну! Долой буржуазных прихвостней! — что есть силы закричал я.
— Долой войну! Довольно гнить в окопах! — подхватили другие большевики.
Нас поддержали рабочие, солдаты. По залу неслись возгласы:
— Довольно войны! Долой войну!
Кто-то из организаторов собрания потушил свет. Публика начала в темноте пробираться к выходу.
На следующий день на почтовых я отправился в путь по родным местам. Вот и гора Веселая, откуда виден город. На западе маячил монастырь и блестела Ангара.
За две недели я объездил много сел. Крестьяне с радостью выбирали волостные и сельские комитеты, сменяли старшин и старост. Везде выносили приговоры о прекращении войны.
Статьи товарища Сталина, напечатанные в «Правде», служили основой всех моих выступлений по «текущему моменту».
Товарищ Сталин указывал: «Рабочие, солдаты и крестьяне должны устраивать митинги и демонстрации, они должны потребовать от Временного правительства, чтобы оно открыто и во всеуслышание выступило с попыткой склонить все воюющие державы немедленно приступить к мирным переговорам на началах признания права наций на самоопределение.
Только в таком случае лозунг «долой войну!» не рискует превратиться в бессодержательный, в ничего не говорящий пацифизм, только в этом случае может он вылиться в мощную политическую кампанию, срывающую маску с империалистов и выявляющую действительную подоплёку нынешней войны».
Руководствуясь этой статьей товарища Сталина, я и поднимал крестьян против войны, и они охотно выносили приговоры и слали их Временному правительству.
Окончив свою работу в деревнях, я возвратился в Иркутск, где на 10 апреля был назначен первый уездный съезд крестьян.
С докладом на съезде выступил представитель эсеров и меньшевиков. В течение двух часов он доказывал, что теперь уже достигнуто все, что могла дать революция. Теперь-де требуются только осторожность и выдержка. Старое не следует разрушать, а заделать трещины, подновить, подбелить… Мы теперь должны крепче связать свою судьбу с нашими западными союзниками и довести вместе с ними войну до победного конца…
Доклад обескуражил крестьян. Они приехали, настроенные против войны, а тут предлагают им «трещины заделывать» и воевать.
Я в своем выступлении воспользовался словами докладчика «подремонтировать и подбелить». Объяснил эти слова крестьянам в том смысле, что эсеры и меньшевики непрочь восстановить старое и покрепче обуздать трудящихся, заставить их воевать за интересы капиталистов и помещиков.
Часть делегатов дружно поддержала мое выступление. Эсерам не удалось протащить решение, чтобы крестьянские сходы отменили свои требования о прекращении войны.
* * *
Вскоре меня направили на партийную работу во Владивосток. Опять мчался я в поезде вокруг Байкала, весело поглядывая на его неподвижную гладь.
Надвигалась новая революционная буря. Впереди предстояла борьба — упорная и горячая борьба за социалистическую революцию под знаменем Ленина и Сталина.
Художник Б. Зеленский
Цена 7 р. 60 к.
(По прейскуранту 1952 г.)
