Ваня собрал разбросанные машинки и поставил их на краю песочницы.
Он ничего не понимал. Никто никогда не просил его плохо себя вести. Всю свою жизнь он старался понять, чего хотят от него взрослые, и угодить им. Он со стыдом вспоминал один случай в доме ребенка. Вика рассказывала ему о верблюдах и о том, как они плюются. Ваня стал изображать верблюда и тоже начал плеваться. Воспитательница тогда устроила ему нагоняй. Ему было неприятно вспоминать об этом, и он дал себе слово, что больше никогда не будет плеваться.
А вдруг его будут бить? В уголке памяти вспыхнула страшная картина. Филимонки. Провинившихся детей по полу в соседнюю комнату. Дверь плотно закрывают, но Ваня все равно слышит, как они кричат, когда их бьют. Он всегда боялся сделать что-то не то и оказаться в той комнате.
Он не поборол в себе страх, внушенный Леной. Кто эти женщины, которые едут за ним? Наверное, это плохие женщины, как Галина в доме ребенка, которая постоянно дергала Юлю за волосы. Почему они не хотят, чтобы Ваня остался с Леной? Похоже, Лена все-таки любит его, хотя и частенько на него злится. Из ее слов понятно, что он ей нужен. Бедная Лена.
Ваня представил себе, как по наказу Лены кидает игрушки в приехавших женщин. Вряд ли им это понравится. И они оставят его с Леной, и с бабулей, и с сестрами. И его не будут бить. Он будет жить с Леной, и она перестанет злиться.
Но Ваня не хотел ни в кого бросаться игрушками. Он подумал еще немного и придумал. Надо сказать этим женщинам, чтобы они привезли Лене много-много подарков. Она повеселеет и не будет по нему скучать. Вот что нужно. Целый чемодан подарков. Это сделает Лену счастливой.
26
Июль — август 1999 года
Ложь во спасение
Наконец-то был назначен день судебного разбирательства — 30 июля. Представитель церкви посоветовал Поле прилететь в Москву дня за два до этой даты. Пола подумывала прилететь раньше, однако представитель церкви уверял, что в этом нет никакого смысла. Из аэропорта ее сразу отвезут к Ване, на следующий день они увидятся снова и в третий раз — утром, в день суда. Да, но заседание суда назначено на десять часов, возразила Пола. По ее мнению, все же лучше было оказаться в Москве хотя бы на сутки раньше. Представитель церкви лишь махнул рукой, отметая прочь ее тревоги: “Встанете пораньше, вот и все”.
Решиться на дальний вояж было не так легко, но Полу согревала мысль о том, что она не одна. Действительно, на каждом шагу она ощущала дружескую поддержку. Две близкие подруги отвезли ее в нью-йоркский аэропорт Кеннеди и пообещали встретить по возвращении — уже с сыном.
Московский аэропорт поразил Полу шумным многолюдьем. Пробираясь с чемоданами сквозь огромную толпу, она даже запаниковала. Воображение послушно нарисовало ей картину: ее русский дед, век назад тоже вознамерившийся пересечь океан, правда в обратном направлении. Наверное, его тоже со всех сторон теснили пассажиры, торопившиеся попасть на пароход, отправлявшийся в Америку. Он покинул родную Украину в 1914 году, в возрасте семнадцати лет, мечтая разбогатеть на угольных шахтах, домой он так и не вернулся. И вот теперь она, его внучка, совершает этот путь вместо него.
Усилием воли Пола вернулась в настоящее и стала всматриваться в русские лица. Но они расплывались перед ней как в тумане. Наконец, ее взгляд выхватил из толпы знакомую белокурую бородку на молодом лице, озаренном широкой улыбкой. Это был дьякон Алексей — он учился в Пенсильванской семинарии и три года снимал у нее комнату, сначала один, потом с женой Марией.
— Пола! Добро пожаловать в Москву!
Она оказалась в медвежьих объятиях молодого человека. Он взял у нее чемодан и свободной рукой повел сквозь толпу к выходу. Они выбрались из здания аэропорта и очутились на площади, запруженной тесно, едва ли не впритирку, припаркованными машинами.
— Алексей, спасибо, что встретили, — стала благодарить его Пола, пока он заводил машину. — Одна я бы точно тут потерялась. Вы и ваша жена для меня как родная семья.
— Мы не как семья, — твердо произнес он. — Мы и есть семья.
Алексей вел автомобиль по улицам Москвы, а Пола, сжавшись в комочек, изумленно наблюдала за дорогой. По обочинам то и дело попадались искореженные остовы битых машин. Другие водители обгоняли их, опасно подрезая, словно все, как сговорившись, летели на пожар. Да уж, по сравнению с Ленинградским шоссе скоростная дорога Пенсильвания — Тернпайк могла служить образцом неторопливой езды.
Представитель церкви дал Алексею адрес в центре Москвы, где, по предположению Полы, располагался дом ребенка № 10, и пообещал, что будет их там ждать. Они подъехали к старому зданию в узком переулке, и Пола представила себе Ваню, вся жизнь которого прошла в этих стенах. Алексей припарковал машину, взгромоздив ее колесами на тротуар. Пола искала взглядом человека, который приведет ее к сыну. На улице стоял всего один мужчина в темном костюме и белой рубашке, с атташе-кейсом в руках. Судя по короткой стрижке и бритому лицу, это не мог быть представитель церкви. Скорее всего, бизнесмен. Алексей и Пола выбрались из автомобиля, но тут мужчина приблизился к ним, поздоровался и сказал:
— Я войду первым. Ждите меня здесь.
Пола огляделась. Район ее приятно удивил — симпатичные здания вокруг, новый банк, церковь. Странно только, что не слышно ребячьих голосов. Вообще дом казался вымершим. Текли минуты, и Пола начала нервничать. Она спросила Алексея, что, по его мнению, могло случиться, но он в ответ лишь пожал плечами.
Взгляд Полы оставался прикованным к двери, из которой вот-вот должен был появиться ее сын Джон. Наконец, дверь распахнулась, но мальчика она не увидела.
— Идите сюда.
Достав из машины подарки, Пола вместе с Алексеем двинулись следом за представителем церкви. В помещении царила мертвая тишина. Но где же дети, недоумевала Пола. Их с Алексеем привели в кабинет, заставленный шкафами с ярко раскрашенными деревянными полками, на которых стояло множество книг. Представитель церкви представил их довольно молодой женщине — худенькой и бледной, с пышной кудрявой
