Мы шли. И шли. И шли.
«Господи, — думал я, — сколько же еще мы будемблуждать? Сколько же еще мы будем рассуждать? Сколько же еще все это будетдлиться?»
«Как в фильме, — думал я, — в невозможном,невероятном фильме, который все тянется и тянется, где одни объясняют, а другиевозражают, а первые снова объясняют».
Это не может продолжаться.
Но продолжается.
Он не уверен в том, что знаю я, и я тоже в этом не уверен, иоба мы стараемся догадаться, не вооружен ли другой.
— И оба мы трусы! — сказал Чужак. — И обабоимся испытать один другого.
Морж шел дальше. Устрицы следовали за ним[149].
* * *
Мы шли.
И это уже не была сцена из плохого или хорошего фильма, гдегерои слишком много разговаривают, нет, это была поздняя ночь, и луна топряталась, то появлялась вновь, туман сгустился, а я продолжал диалог с идиотомпсихиатром, который вел дружбу с духом отца Гамлета.
"Чужак, — думал я. — Ну и фамилия! Уклонишьсяот одного, отпрянешь от другого — вот и становишься чужаком.
Интересно, как это с ним случилось? Окончил колледж, весьмир у его ног, начал частную практику, и вдруг в один прекрасный год —землетрясение, помнит ли он его? В тот год у него отказали ноги и мозги, иначался долгий спуск с горы, но не на тобогане, а прямо на худой заднице, и небыло рядом женщины, чтобы подхватить его по дороге в пропасть, смягчитьсотрясение, облегчить кошмар, унять его, плачущего по ночам и одержимогоненавистью на рассвете. И вот как-то утром он встал с постели и обнаружилсебя…, где?
В Венеции, штат Калифорния, и последняя гондола давным-давноуплыла, и фонари гаснут, а в каналах нефть и старые львиные клетки, и за ихрешетками ревут только волны прилива…"
— У меня есть один списочек, — начал я.
— Что?
— Оперетта «Микадо»[150].— сказал я. — Одна песенка из нее прямо про вас. «Свою возвышеннуюцель достигнете со временем. Накажете виновников заслуженным ими бременем».Одинокие. Все, без исключения. Вы внесли их в список, чтобы, как поется впесенке, никого не пропустить. Чем они провинились? Сдались без боя. Или дажене попытались чего-то достичь. Посредственности, или неудачники, илирастерявшиеся. А наказать их за это взялись вы. О Боже!
Теперь уже он раздулся как павлин.
— Допустим, — сказал он, продолжая идтивперед. — Ну и что?
Я приготовился, прицелился и выстрелил.
— Подозреваю, — сказал я, — что где-то здесьпоблизости находится отрезанная голова Скотта Джоплина.
Он не смог удержаться, и против воли его правая рукадернулась к грязному карману пиджака. Он сделал вид, будто хочет простопоправить карман, но, обнаружив, что с гордостью смотрит на правую руку, отвелвзгляд и продолжал шагать.
Первый выстрел. Первое попадание. Я ликовал. «Хотел быя, — мелькнуло у меня в мозгу, — чтобы вы — детектив лейтенант Крамли— были сейчас здесь».
Я выпустил второй заряд.
— Продажа канареек, -тоненьким голосом пропищал я,таким же тоненьким, как выцветшие карандашные буквы на карточке, висевшей наокне старой леди. — Хирохито восходит на престол. Аддис-Абеба. Муссолини!
Левая рука Чужака с тайным удовлетворением потянулась клевому карману.
«Господи, — подумал я, — значит, он таскает этистарые бумажные подстилки из клеток с собой?»
Здорово!
Он вышагивал впереди. Я следом.
Мишень номер три. Целимся в третий раз. Стреляем.
— Львиная клетка. Старик из кассы!
Подбородок А. Л. Чужака склонился к нагрудному карману.
Ага, вот где, черт побери, хранятся конфетти от трамвайныхбилетов, конфетти, которые так никому и не пригодились!
Чужак плыл сквозь туман, ничуть не встревоженный тем, что яуже наловил полный сачок его преступлений. Он резвился, словно счастливое дитяна полях Антихриста. Его маленькие башмаки щелкали по планкам. Он сиял.
