Богдана и его предпочтения? Если да, то лучше позвони своей подруге. Как ее зовут? Нюта? Уверена, в ее лице ты найдешь более сочувствующего твоему горю собеседника, — подскакиваю с диванчика.
— Сядь на место, взбалмошная девчонка.
— Я тебе не собака и не ребенок. Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Илона.
— Я могу поспособствовать тому, чтобы тебя вернули в Академию. Так лучше? — салютует мне чашкой с кофе, делая очередной глоток, со звоном приземляя посудину на блюдце.
— Что ты хочешь?
— Совсем немного.
— Денег? У меня их нет.
— Твой папочка не бедствует, — передергивает плечами блондинка. — Но деньги мне не нужны.
— Тогда что?
— Кто. Титов.
— Прости, что?
— Ты меня прекрасно поняла. Любимый балет в обмен на Богдана. Тебе карьера, мне мой мужчина. По-моему, честная сделка. Разве нет?
— Честная сделка?! — охаю я, делая шаг к Илоне. — Ты уничтожила мою жизнь своей выходкой! Нет, это не честная сделка, черт возьми! И Богдан не разменная монета, чтобы менять его на что-то. Боже, ты просто ужасна!
— Я предпочитаю слово — амбициозна.
— Это не амбиции, Илона, — рычу, — это эгоизм! Не я тебя бросила. Он тебя бросил. Неужели ты правда веришь, что после всего случившегося Богдан к тебе вернется? Да брось, не настолько же ты глупа!
— Вернется или нет, это уже мои проблемы. Я девушка изобретательная, а ты плохо знаешь мужчин с разбитым сердцем. Они готовы броситься к первой же, готовой приласкать и утешить. А уж это я делать умею очень и очень хорошо.
— Отвратительно, — морщусь я, машинально отшатываясь. — Это просто отвратительно!
— В твоей оценке не нуждаюсь, малышка. Сейчас мне нужно лишь одно, чтобы ты убрала свою вертлявую задницу с моего пути. Исчезни из нашей с Титовым жизни, и я поговорю с вашей ректорессой о твоем отчислении.
— Нет никакой «вашей» жизни, если ты все еще это не поняла!
— Богдан мой! — подскакивая с места, нависает надо мной стерва, тыча пальцем в мою грудь. — Он был и будет моим. Ты для него просто красивая кукла на «поиграться». Поняла, прима?! Хотя, — трогает губы Илоны мерзкая ухмылка, — какая же ты теперь «прима»? Балета и Академии тебе не видать, принцесса. Ты ни-кто!
Перед глазами кровавая пелена. В ушах шум. Меня накрывает. Я хватаю со столика чашку Илоны с недопитым кофе и, совершенно не беспокоясь о том, что напиток может обжечь, выплескиваю содержимое на ее кремовое платье.
Илона ахает, отскакивая. Коричневое мокрое пятно расплывается по ее груди. Блондинка хватается за салфетки, взвизгивая на ультразвуке:
— Ах ты ж… пигалица тупая!
Я со звоном грохаю чашку обратно на блюдце, бросая сквозь зубы зло:
— Да пошла ты, Илона! И ты, и ректоресса, и твои сволочные друзья! Богдан мой, а ты просчиталась, стерва! — разворачиваюсь, гордо выпрямив спину, чеканю шаг в сторону двери, пропуская мимо ушей брошенное мне вслед:
— Да на хрен ты ему будешь не нужна! Без твоего балета ты ничего из себя не представляешь! Ты ничем не лучше меня! Приживалка малолетняя! Данилова! Данилова, стой… — следующие ее слова я уже не слышу. Дверь в кафе закрывается, и оскорбления бывшей Титова тонет в гуле машин, несущихся по широким улицам Невского.
Я вдыхаю полной грудью морозный загазованный воздух. Сворачиваю в соседний переулок и, натянув шапку, топаю в сторону общежития. Слез больше нет. Я по-прежнему не знаю, что буду делать дальше, но я не «приживалка»! Я не пусто место! Илона ошиблась. Я никогда не буду такой, как она: алчной и озлобленной сукой, у которой вся жизнь — это сходить в салон и ублажить мужика. Никогда не буду сидеть ни у кого на шее. И Титов меня любит. Я знаю это. А Илона может захлебнуться собственным ядоом.
Достаю телефон, снова набирая номер Богдана. Еще и еще раз — ответа нет.
В общежитии тихо. Студенты на занятиях, в коридорах гнетущая пустота. Комендантша удивленно косится в мою сторону, когда я прохожу к лифтам. Кажется, даже спрашивает:
— Прогуливаешь, Данилова?
Я не отвечаю. Набираю уже десятое сообщение Богдану с вопросом «все ли у него хорошо» и просьбой «позвонить». Но наступает полдень, он до сих пор молчит.
В первом часу, когда самолет Дана должен был уже приземлиться в Пулково — от него по-прежнему ни слова. Так же, как и весь день, который я пытаюсь занять упаковыванием вещей. Их не так много, но одной мне не справиться с неожиданным «переселением» даже в гостиницу. На фоне того, что Богдан пропал, это удручает все сильнее и сильнее.
Вечером становится уже не просто тревожно. Страшно. За целый день его молчания могло произойти что угодно. А время, которое мне отвела Алла Демьяновна на «переезд», подходит к концу. Мне ничего не остается, кроме как позвонить единственному родному человеку.
Сажусь на кровать, мысленно считая гудки в трубке. Наконец-то слышу:
— Принцесса?
— Привет, папуль…
— Привет, малыш. Юля, что с голосом? Ты простыла?
— Нет, я… — поджимаю губы, они дрожат. Опять, блин, дрожат! Молчу, не зная, как правильно начать свой рассказ.
— Юля, не пугай меня!
Я делаю вдох и не нахожу ничего лучше, чем сказать честно и прямо:
— Меня отчислили, пап. Мне нужно куда-то съехать из общежития, а я не знаю, куда. И… Богдан… он весь день не берет трубку. Я… — всхлипываю, снова начиная плакать, — я правда не знаю, что делать, пап…
Между моим звонком и прилетом Степана Аркадьевича прошло ровно три часа. Какое счастье, что авиарейсы между Питером и Москвой довольно частое явление и совершаются регулярно. Пережить еще час в одиночестве я бы не смогла. Моя паника уже разрослась до масштабов Вселенной. Богдан до сих пор не вышел на связь. Я вздрагивала от каждого шороха и пиликанья мобильника, в надежде, что это Титов. Но, увы…
Ровно в восемь часов вечера в дверь моей комнаты в общежитии раздался стук. Я открыла и тут же с порога бросилась на шею любимому отцу. Господи, спасибо, что он есть у меня такой! Спокойный, уравновешенный, сдержанный и непрошибаемый в девяноста девяти процентов случаев из ста.
Однако, как позже оказалось, мое отчисление и молчание Титова попали под тот «исключительный» один процент. И несмотря на видимое спокойствие, папа Степа был на взводе. Это проявлялось в его взглядах, походке и сгорбленных плечах, на которые его бестолковая, не способная выживать в этом мире самостоятельно дочь взвалила свои проблемы.
Па, как и я, постоянно поглядывал в телефон и все время с кем-то созванивался. Вышагивал по комнате с предельно
