Возможно, он не станет обижать муху. Или маленькую собачку. Или маленького ребенка. Или, как в данном конкретном случае, маленькую женщину, каковой она и являлась. Но Айвстон, высокий, прекрасно сложенный, идеальный мужчина с ярко-голубыми глазами, в которых горел огонь страсти, таил в себе угрозу, но в самом приятном, восхитительном смысле этого слова, который только можно себе вообразить. Он хочет удовлетворения?
Отлично. Она тоже хочет этого.
— Вы слишком много себе позволяете, лорд Айвстон, — сказала она, отступая назад. — Но у меня тоже есть к вам вопросы.
— Какие? Что ты хочешь узнать?
— Поскольку вас так волнует моя невинность, меня в равной степени волнует ваша опытность. Сможете ли вы дойти до конца, лорд Айвстон? Умеете ли вы ласкать женщину? Знаете, где и как прикоснуться? Имеете ли вы хоть какое-то представление об удовлетворении женщины? Хоть малейшее?
— Такие вещи не принято обсуждать с дамами.
— Я не собираюсь это обсуждать с вами. Я прошу доказать это.
Некоторое время Айвстон внимательно и серьезно смотрел на нее из-под золотистых бровей. Но она не смутилась, смело выдержав его взгляд.
— Хорошо, — нежно сказал он, и его глаза ярко засияли, как два бирюзовых камешка на солнце. — Для этого мне нужно твое тело. Ты предпочитаешь стоять или опуститься на пол?
Ее сердце бешено колотилось, и каждый его удар отдавался внизу живота и между ног, заставляя потеть сгибы коленей.
— Я еще не решила, — уклончиво ответила она. — Стоит ли предупреждать вас, милорд? Не боитесь, что я вас перегоню?
Айвстон затряс головой, скрывая улыбку в уголках губ.
— Давайте проверим?
Ее сердце затрепетало в груди, и дрожь пробежала по телу во всех нужных местах; Пенелопа с улыбкой развернулась и побежала между розами.
Она не успела сделать и трех шагов, как он настиг ее. Возможно, ему потребовался лишь один шаг, чтобы достичь цели. У него были длинные, мускулистые, точеные ноги. От одной этой мысли у нее закружилась голова.
Айвстон одной рукой обхватил ее сзади и притянул к себе. Она почувствовала, как напряжены его чресла. Другой рукой он стащил вниз декольте, но так, чтобы не порвать платье, и принялся нежно целовать ее плечи. Затем шею. Затем спину.
Его губы скользили намеренно медленно, лениво по ее нежной коже, оставляя влажный жаркий след, пробуждая в теле неудержимый плотский голод. Он прижался бедрами к ее ягодицам. И она подалась назад, им навстречу. Он негромко застонал, и его рука начала медленно скользить вверх, выше, выше. Жаждая прикосновения, ее соски отвердели и напряглись, грудь пронзила сладкая боль. Айвстон не разочаровал ее. Его пальцы, развязывая тесемки корсета, действовали точно и безошибочно. Наконец корсет скользнул вниз, повиснув на талии, в то время как руки Айвстона добрались до ее сосков, пробудив в теле сладкую чувственную агонию.
Какой же глупец этот Айвстон, он вдруг остановился и не думал продолжать. Вместо этого, явно из робости, он развернул ее к себе, лицом, обнял и принялся целовать в губы, оставив без внимания грудь и набухшие, тугие соски. Единственно, что он сделал правильно, так это просунул свою ногу между ее ног, вызывая невероятно приятные ощущения, и, крепко обхватив за талию, прижал к себе, одновременно целуя ее жадными, восхитительно нежными губами.
Прекрасно. Он почти все делал правильно, но зачем развязывать корсет, если не собираешься ласкать ее тугие пышные груди? Неужели они совсем не возбуждали его? Как можно устоять от такого соблазна? Они взывали о ласке, немедленной или медленной, не важно.
И разве это правильно, если в процессе обольщения женщина задается вопросом, что не так с мужчиной или с ней, или с данным конкретным моментом?
— Прикоснись ко мне, — приказала она, когда он на мгновение оторвался от ее губ, чтобы дать ей возможность ослабить его галстук. Ей хотелось сорвать галстук, и не только его, а всю одежду, чтобы увидеть его обнаженное тело и почувствовать обжигающий жар. Интересно, вся его кожа была однородно светлой? Или где-то под одеждой затаились веснушки? На его груди росли золотистые волосы? Они завивались или были такими же прямыми, как и на голове? — Ты что, не можешь меня потрогать?
— А чем я, по-твоему, занимаюсь все это время? — огрызнулся он, прижимая Пенелопу к себе с такой силой, что ее грудь расплющилась. Она развязала галстук и сорвала с его шеи, борясь с искушением тут же задушить его этой длинной полоской ткани, которую судорожно сжимала в руке.
— Этого мало! — выпалила Пенелопа. — Мне этого мало!
С этими словами она, ухватившись за лацканы сюртука, с силой рванула Айвстона на себя и впилась в его губы, как голодный зверь, пожирающий добычу. Его губы, влажные, горячие, неистово включились в борьбу. Она не отставала от него. Горячая. Влажная. Неистовая.
Этот мужчина, этот кроткий, необузданный мужчина творил с ней странные вещи, заставлял ее совершать странные действия, пробуждая в ней странные чувства, о существовании которых она и не подозревала. Даже в самых смелых мечтах она не заходила так далеко, пока не встретила его. Пока не ощутила вкус его губ. Пока не прикоснулась к его коже.
— Этого всегда будет мало, — сказал он, впиваясь в нее бедрами. — Разве ты еще не поняла?
— Забавно, — ответила она. — Мне было бы достаточно, если бы ты все делал, как нужно, — высказала она ценное критическое замечание, одновременно покусывая его шею, впадинку между ключицами, затем, расстегнув сорочку, добралась до груди, с удовольствием вбирая вкус его кожи. Она получила ответ на свой вопрос — по его груди, гладкой и белой, как солнечные брызги, были разбросаны завитки золотистых волос.
— Можно подумать, ты знаешь, как нужно делать? — сказал он и, прижав большими пальцами ее соски, начал массировать их. Она застонала и, вдруг ослабев, чуть не упала на колени. — Чем ты занималась со своим конюхом? И где он теперь? Я непременно должен убить его.
— Замолчи! Замолчи, замолчи, замолчи, — повторяла она, запрокинув голову и прикрыв глаза, испытывая невероятное, пронзительное удовольствие от прикосновения его пальцев, которые сильными круговыми движениями ласкали ее соски, от его губ, которые скользили по горлу, томительно медленно спускаясь все ниже и ниже.
— Твой конюх тоже так делал? — прошептал он и обхватил губами один сосок, нежно покусывая его, в то время как его пальцы пощипывали другой сосок.
Пенелопа вскрикнула; сгибы коленей стали влажными от пота, ноги подкосились, и она непременно упала бы.
Если бы он так крепко не держал ее за талию.
— Клянусь, я убью его, Пен, если он посмел касаться тебя! — сказал Айвстон, обдавая жарким дыханием ее кожу.
— Ты даже не знаешь, где его искать, — возразила она, ведь кто-то должен был сказать ему правду, иначе он мог бы прекратить эти замечательные манипуляции с ее сосками. Она боялась, что это может отвлечь его.
