Осенью 1938 г. процесс обжалования получил необычное и крайне важное развитие. Начиная с закона о судоустройстве СССР от 16 августа 1938 г. Верховному суду СССР внезапно дали право проверять и пересматривать приговоры, вынесенные практически любым судом первой инстанции в стране117. До этого Верховный суд СССР рассматривал только надзорные жалобы, по которым вынесли решение республиканские верховные суды, и только если дело передавалось Прокуратурой СССР118. Закон от 16 августа произвел большие перемены в работе вышестоящих судов. Цитируя Питера Соломона, с осени 1938 г. Верховный суд СССР «приобрел почти неограниченные полномочия рассматривать в порядке надзора жалобы по судебным делам сразу после обязательного кассационного производства. Таким образом, этот суд мог проверять любое дело, слушавшееся в народном суде и рассмотренное по кассации в областном суде, в обход республиканских верховных судов, тоже уполномоченных пересматривать судебные решения»119.
Иначе говоря, советские люди, осужденные судами нижнего звена, теперь имели право подавать жалобы прямо в Верховный суд СССР, минуя республиканский уровень120. Этот вышедший после террора закон имел целью вернуть в суды понятия легитимности и законности, повысив значимость Верховного суда СССР и позволив ему отменять слишком часто встречавшиеся неправильные приговоры нижестоящих судов121. С августа 1938 г. судьи верховных судов РСФСР и СССР, очевидно, считали себя вправе исправлять вопиющие ошибки, допускаемые судами низшего звена, зачастую из-за вмешательства местных политработников. Судьи Верховного суда СССР (обычно работавшие по трое), например, имели возможность пересматривать любые политически окрашенные приговоры, вынесенные народными судами в 1936-1938 гг.122 Но при этом возникли иные, неожиданные последствия.
Как только закон о судоустройстве 1938 г. был обнародован, десятки тысяч людей принялись направлять жалобы прямо в Москву, явно полагая, что там больше шансов получить удовлетворительный (и скорый) результат123. Адвокаты и судьи нижестоящих судов, по-видимому, часто советовали клиентам жаловаться туда, чтобы судья Верховного суда справедливо рассмотрел приговор. Однако в послевоенные сталинские годы столь высокий уровень централизации процесса пересмотра приговоров породил непредвиденные проблемы, заставив Верховный суд СССР (и, в меньшей степени, республиканские верховные суды) захлебываться в огромном – и продолжавшем расти – потоке дел и жалоб124.
Новое право ходатайствовать прямо в Верховный суд СССР воплощало советский идеал всеобщего права граждан обращаться к властям на любом уровне. (В одном законе 1936 г. о таком праве говорилось прямо, и оно широко пропагандировалось как основная прерогатива граждан при только что построенном социализме125.) Одна обвиняемая, противопоставляя ходатайства (которыми она, по ее мнению, занималась по делу мужа) даче взяток (которую она отрицала), сказала на суде: «При советской власти можно хлопотать везде, но денег я никому не давала… Правильно осужден или неправильно, я должна хлопотать за него»126.
Однако на практике в период массовых арестов за мелкие преступления право ходатайства имело тяжкие последствия для высших судебных органов страны. Оно побуждало население искать прямого контакта с должностными лицами, рассматривающими индивидуальные жалобы. В принципе любой мог лично проконсультироваться у судьи Верховного суда по своему делу. И действительно, в 1947 г. такие официальные консультации (в рабочие часы) с судьями Верховного суда СССР проходили по меньшей мере несколько сотен раз в месяц.
В то же время вместе с ростом количества осужденных за неполитические преступления резко прибавилось и официальных заявлений о пересмотре приговоров, подаваемых гражданами. Статистика жалоб в сталинский период не публиковалась, но судебные архивы показывают, что после 1938 г. их число быстро увеличивалось. В 1936 г. Верховный суд СССР рассмотрел в порядке надзора менее 11 тыс. жалоб. Но почти сразу, как только в августе 1938 г. вступил в силу новый закон о судоустройстве, данный показатель вырос в шесть раз. В 1938-1940 гг. Верховным судом СССР рассматривались в среднем около 70 тыс. жалоб в порядке надзора ежегодно127. Война, естественно, значительно сократила эту цифру (в 1944 г. – около 49 тыс., в 1945 г. – 55 тыс.). Зато в 1946 г. число жалоб, полученных Верховным судом СССР, подскочило до 97 тыс.128
Указ от 4 июня 1947 г. об ответственности за хищение государственного имущества, с его минимальным семилетним сроком наказания, спровоцировал новый скачок числа надзорных жалоб, поступавших в Верховный суд СССР. Вскоре после выхода указа родственники осужденных по нему стали бомбардировать суды заявлениями о пересмотре приговоров, которые они считали неправильными, несправедливыми или даже «незаконными». В 1950 г. почти 40 % дел, рассмотренных Коллегией по уголовным делам Верховного суда СССР, имели отношение только к одному закону – указу от 4 июня129.
За один 1948 г., когда лавина жалоб по делам о хищениях всей мощью обрушилась на Москву, в Верховный суд СССР пришли почти 135 тыс. заявлений о пересмотре приговоров за все виды преступлений130. Бывало, их поступало до тысячи в день131. Образовался огромный «завал»132. Председатель Верховного суда Голяков писал, что за первую половину 1948 г. он лично рассмотрел 500 жалоб граждан только по делам о хищениях133. Из-за острой нехватки кадров, жаловался он, заявления очень трудно «учесть, рассмотреть и исполнить». Голяков также указал на августовский закон о судоустройстве 1938 г., сделавший Верховный суд СССР адресатом жалоб со всей страны, как на один из главных факторов, усугубляющих проблему тесноты в здании суда. Закон, как он сардонически заметил, «потребовал… приближения Верховного суда к населению». В слова о «приближении к населению» он не мог не вложить немалую долю иронии, учитывая отсутствие в суде места для встреч и работы с посетителями, при том что «Верховный суд стал центром, куда стекается значительное число просителей, жалобщиков, адвокатов со всех концов Союза».
Дойдя до верховных судов, жалобы зачастую подвергались там рассмотрению недолгому и беглому. Свыше 80 % жалоб по уголовным делам, попадавших в Верховный суд СССР, отклонялись сразу же (главным образом ввиду отсутствия оснований для пересмотра), еще около 10 %, как правило, передавались в более соответствующие учреждения134. В 1952 г. 87 % жалоб были отклонены и только 4 % повлекли за собой истребование дела на пересмотр135. В свете огромного объема работы в суде можно представить, сколь мимолетного взгляда удостаивались многие жалобы и как нарастало недовольство просителей. Старший юридический консультант Верховного суда РСФСР К. Т. Попов, отвечавший за проверку жалоб, показал, что из-за нехватки кадров ему приходилось рассматривать по 70-80 заявлений в день, что вело к «поверхностному изучению дел». Проволочки в работе с жалобами, несомненно, вызывали досаду у родственников людей, сидевших в тюрьме, и заставляли их искать подходы «с заднего крыльца», чтобы победить бюрократическую неповоротливость136. Попов на суде описал возможности, которые давала ему эта масса жалоб для заключения сделок с раздосадованными, часто отчаявшимися просителями137. (Он был осужден за получение по меньшей мере восьми взяток.)
