Эки десятки раз до этого. Одним ударом снести голову. Может быть меньше детей болталось бы на старом дубе, видавшем самих Ушедших Богов.
Впрочем, это ничего бы не изменило.
Они знали, как драться с врагом, но совершенно не знали, что делать, если врага нет.
Через две пятерни в Леса Астути впервые за всё время пришла зима и длилась она столько, что весь урожай был съеден, новый не вырос, звери принялись голодать, его соплеменники принялись голодать и умирать. И лишь тогда пришли они, их было много, но тот человек… С неряшливой щетиной, с грязными короткими волосами, в грязной куртке, грязных ботинках, с ржавым мечом на поясе. Вместо глаза у него был лишь стальной шарик. Но он, такой оборванный и грязный, швырялся молниями, а свет, обычно дающий жизнь, в его руках испепелял кобольдов, словно муравьёв. Многие умирали с проклятьями в его адрес — Эванс Рид, так его звали.
В деревнях в Лесу Астути творилось то, что тяжело было вспоминать. Многих увели в рабство, ещё больших убили, некоторых оставили доживать свой век в разрушенных домах. Однако он — Фикри Лестари — знал, что лучше так, чем смерть. Он обещал себе, что вернётся, что остановит того, кто сеял смерть на их континенте. Врагу мало было этого континента. Разрушив здесь всё, до чего можно было дотянуться, он отправился дальше, на Гаулёр.
Под ногами пискнуло и Фикри поднял в руки небольшую крысу, которая тут же рассыпалась пеплом, а в голове пронеслась вспышка.
Духовный зверь
Крыса бежала, петляя меж балок. В её голове не было ничего. Даже привычных ощущений радости от пребывания в изобилии пищи. Она ощущала себя живой, но не более. Волей своей она не обладала в полной мере и сейчас её хозяин позволил ей удовлетворить любопытство. Что ж, это хорошо.
До её ушей доносились обрывки фраз, не имеющие никакой важности. В нос ударяли пряные ароматы сыра и вяленого мяса. Она бежала всё дальше и дальше. Пару раз ей приходилось растворяться в тени и замирать, ожидая, пока пройдёт очередная группа матросов. Пару раз она останавливалась, чтобы вспомнить, была ли здесь вчера.
Вот и сейчас она стояла на перепутье. Среди ящиков и бочек, мимо кают со спящими матросами, она бежала к щели в полу, которую заприметила ещё вчера. Из неё неприятно веяло холодом, сухим и колючим.
Она сунула голову, замечая балку и прыгнула на неё, погружаясь в полумрак. Подбежав к краю балки любознательная крыса заглянула вниз, в темноту. Она тут же отшатнулась, ожидая увидеть дно большого куба, достающего почти до дна корабля, может быть бочки на дне, может быть составленные ящики. Но она увидела что-то: шевелящуюся скалу, покрытую инеем. Скала мерно дышала.
Крыса подалась назад, замерла, решая убежать или обнюхать. Очень хотелось обнюхать, она раньше такого не видела. Хозяин будет доволен.
Она всмотрелась в огромную скалу и увидела, что короб со дна до самого потолка занят большим телом: лысый, с бугрящимися мышцами, с сего-синей кожей, покрытой инеем, скрестив ноги и положив голову на грудь мерно вздыхал великан. Там в темноте на полу были какие-то вещи, но она не могла их рассмотреть, направляясь по балке дальше.
Она уже почти добежала до конца балки, как великан пошевелился. Крыса замерла, переставая быть. Она растворилась тенью и это было необычно. Она знала, что она есть, но её не было — хозяин помогал ей прятаться. Однако великан лишь шевельнулся, после чего его дыхание, тяжёлое и гулкое, стало снова лёгким. Крыса побежала дальше.
Туда, где её ещё не было, и где по мнению хозяина должна была быть самая важная комната. Она вылезла с другой стороны, там, где у выхода должно было быть полно охраны, потому уже вторую пятерню она не могла сюда попасть через главный вход. Спускаясь по небольшой лестнице, она увидела, что здесь было ответвление — путь влево. Не думая совсем, она нырнула туда, потому что там было темнее.
Там невкусно пахло.
Оттуда доносились стоны.
Там она быстро уткнулась в холодное и мёртвое тело.
Стальные решётки, прутья, кованые двери. За решётками, словно звери, в кандалах были аэльи: люди, равульфы с фельпуррами, низушки, эльфы. Их было не так уж и много, иногда по двое-трое в камере, иногда по одному. Чаще, конечно, они были уже мертвы. Но одна была жива. Хозяин сказал её осмотреть.
В ней не было ничего особенного. Серое тело в меховой накидке, поникшее, сидящее в углу. Тонкие черты лица. Чёрные волосы. Глаза прикрыты, губы разбиты, на лице синяки, ногти содраны, правое ухо лежит, левое порвано. Лишь в носу осталось маленькое колечко из лунного серебра. Крыса уже собиралась уйти, но хозяин приказал остаться ещё, и она осталась, но недолго.
Она добежала до конца клеток, упёрлась в дверь, отмечая себе цель для завтрашней вылазки. Назад она шла более осторожно, и стоило открыться двери, как она шмыгнула в одну из клеток.
Шаги приближались, и крыса увидела, как мимо прошёл заросший щетиной неопрятный мужчина. Вместо глаза у него был металлический шарик. Он шёл, бурча себе что-то под нос и периодически хлопая себя по щекам, пытаясь как можно скорее протрезветь.
Оставаясь в тени, крыса проследовала за ним, выбравшись в коридор, где на досках был расстелен красный атласный ковёр, грязный и покрывшийся солью от следов мокрых сапог. Коридор уводил в зал, и стоило двери открыться, как крыса растворилась во мраке.
Хозяин иногда её переносил так. В эти мгновения она чувствовала себя крысёнком, которого за шкирку тащит мама крыса. Хозяин немного неряшливо отпустил её в тёмном углу и лишь тогда она осмотрелась.
Это был большой зал, освещённый лампами, со столом, на котором лежала небольшая карта. Стояли два кресла, в них сидело два человека при оружии: один с палкой в руках, на вершине палки был кристалл, лицо скрывал капюшон. Второй же со шпагой. Хозяину лицо было знакомо, он уже с ним встречался.
Фигура, стоявшая у стола, развернулась. Это был невысокий стройный человек в треуголке. Лицо его словно бы отливало серебром. Тонкие линии губ, острый подбородок, орлиный нос, на котором покоились очки. Он был завёрнут в плащ и лишь руки, сложенные в замок на уровне живота, виднелись из-под плаща. Руки, да рукоять украшенного синим сапфиром меча. Не меча даже, а укороченной шпаги. В кожаном плаще, кожаных штанах, кожаных начищенных ботфортах.
— Да, мистер Эванс? Что привело Вас сюда? — голос его был
