в нее ложные надежды. Так будет лучше, иначе я сама не замечу, что совершу глупость, не смогу удержаться. Здесь все иначе. Мы обе покинули свой крошечный мирок, в котором было уютно и понятно, а здесь — другие правила. Здесь мы уязвимы.
Я сглотнула:
— Поднимись, Индат.
Ее буквально затрясло, но она не собиралась вставать. Поймала мою ногу, вцепилась тонкими пальцами:
— Госпожа моя, я виновата! Во всем виновата! Простите свою рабыню
— Поднимись.
Я не могла смотреть на ее слезы.
Та лишь качала головой и цеплялась за туфлю:
— Простите меня, госпожа моя! Я не встану до тех пор, пока вы не простите.
Я почти выкрикнула, отстраняясь:
— Я прощаю тебя, Индат!
Она вздрогнула, подняла зареванное лицо:
— Правда?
Я кивнула:
— Правда. Поднимись.
Она с трудом разогнулась. Не сводила с меня взгляда, в котором сквозила надежда. Я молчала какое-то время, стараясь подобрать слова. Но, что тут подбирать?
— Ты здорова?
— Здорова, госпожа моя.
— Я рада.
Я снова молчала. Это было тяжело, особенно, когда она смотрела с такой надеждой.
— Больше никогда, госпожа! Клянусь! Такое не повторится. Клянусь, госпожа!
Я кивнула:
— Никогда, Индат. — Я взяла ее за руку: — Я очень люблю тебя. Несмотря ни на что. Но детские игры кончились. Я не могу держать рядом рабыню, которой не доверю.
Ее глаза наполнились ужасом, подбородок задрожал:
— Госпожа! Я скорее умру, чем предам вас! Госпожа моя!
Я кивнула:
— Я верю. Но есть вещи, которые выше нас. Ты слишком доверчива. Такой и оставайся, но подальше отсюда. Здесь так нельзя.
Она остолбенела:
— Вы продаете меня?
Я покачала головой:
— Нет. Я не прощу себе, если ты попадешь к плохому хозяину. Я буду просить своего мужа отправить тебя на Альгрон. К матушке. Я уверена — он мне не откажет.
Удивительно, но Индат больше не умоляла. Лишь тихие слезы текли по ее пятнистым щекам. Она опустила голову, плечи поникли. У меня разрывалось сердце. Хотелось обнять ее, прижать, как раньше, но все это было неправильно, разрушительно. Для нас обеих. Даже если мы с Рэем уедем отсюда, я не хочу снова переступать черту, которую мне так жестоко обозначили — это урок на всю жизнь.
Я вновь с трудом поборола порыв обнять ее, кивнула:
— Возвращайся в тотус, Индат.
Она вышла молча, обреченно, мелко семеня ногами. Я смотрела ей в спину и старалась удержать слезы. Больно, очень больно. Но я чувствовала, что, наконец, поступаю правильно.
Остаток дня сгладил тягостное впечатление. Я смаковала непривычную мысль, что чувствую себя хозяйкой. Все казалось другим. Даже ушлое лицо управляющего больше не настораживало. Я попросила его узнать, когда должен вернуться мой муж, велела накрыть ужин в моей столовой. Проверяла все сама, контролировала каждую мелочь и ловила себя на мысли, что упивалась этим. Но время шло, а Рэй к обещанному часу так и не появился. Я уже знала это чувство, и с каждой минутой все больше и больше начинала бояться, что он не придет.
Как в тот раз.
74
Я прождала до полуночи. С каким-то воинственным упрямством. Просматривала «Генеалогию». Или делала вид, что просматривала. Бездумно перелистывала, сама не заметила, как дошла до Мателлинов. Опир меня больше не интересовал. Я развернула проекцию его дочери, увеличила. Здесь она все еще была ослепительной красавицей. Но это была странная, холодная красота. Такая, которая держит на расстоянии. Кажется, я чувствовала что-то вроде ревности, будто кольнули сердце ледяной иголкой. Я бы не хотела видеть ее рядом с моим мужем. Даже в прошлом. Мне была неприятна эта мысль. Я толком не рассмотрела тогда, каким стало ее лицо. Впрочем, медики наверняка сумеют все исправить. Вероятно, очень скоро. Даже было жаль… Я бы предпочла, чтобы эта стерва навсегда осталась такой. Но будет вдвойне несправедливо, если императорский гнев обрушится на Рэя, а не на нее. Ирия заслужила в полной мере.
Я пролистала до жирного Марка. Так же толст, так же раскрашен. В вечных упругих локонах. Он по-прежнему вызывал во мне некоторую брезгливость, и рассматривать его почему-то было неприятнее, чем рассматривать одноглазого Опира. Он оказался моложе, чем я предполагала. Я с удивлением увидела, что человек, превозносивший все имперское и так бессовестно унижающий маму там, на Альгроне, родился вовсе не здесь. Очень далеко, в системе Тиу, на планете, которая не имела даже названия — лишь цифровой код. Его отцом был представитель очень дальней ветви дома, а вот матерью… родная тетка Опира — Нэя Мателлин. Это значило, что Опир и Марк приходились друг другу кузенами. Теоретически толстяк не слишком уступал по рождению.
— Тебе нравится рассматривать этого клоуна?
Я резко обернулась, замерла — на пороге стоял Рэй и скептически улыбался одним уголком губ. Он выглядел чудовищно уставшим.
— Ты вернулся!
Я, наконец, поднялась, просеменила навстречу на затекших ногах, положила голову ему на грудь:
— Я так боялась, что ты не вернешься.
Он уже привычно коснулся губами моей макушки:
— Прости, что поздно. Мне сказали, что ты ждала меня.
Я кивнула:
— Думала, мы поужинаем.
Он с шумом выдохнул:
— Я уже сыт по горло.
Рэй окликнул рабыню, велел подать вина и капанги. Я подняла голову:
— Ты останешься здесь?
— Если ты не против.
Я улыбнулась, чувствуя, как внутри разливается тепло:
— Я не против. Я очень этого хочу.
Меня не отпускало странное ощущение, будто так было всегда. Уже много-много лет. В груди засело такое прочное спокойствие, что это пугало. А может я просто не привыкла к спокойствию. Я не чувствовала себя спокойно ни единого дня с тех пор, как покинула Альгрон. Ни единого. Плевать на Императора и его почести. Если нам хорошо вдвоем, будет хорошо везде.
Рэй упал на подушки и тяжело прикрыл веки. Я коснулась кончиками пальцев его теплой щеки:
— Ты устал.
Он сглотнул, повел головой, не открывая глаз:
— Мне было приказано сдать свои дела в дипломатической палате.
Я похолодела:
— И что это значит?
Он поджал губы, какое-то время молчал. Наконец, открыл глаза:
— Как минимум, отстранение от должности. Вероятно, за самовольное оставление поста на Сионе. Опира Мателлина ожидает то же самое — а это знаменует большое брожение в палате. Впрочем… я теперь не возьмусь предугадывать, что ожидает Опира Мателлина.
— А тебя? — мне
