упакованных пакетов, а в голове у меня все путается.
Я беру телефон и просматриваю сообщения. Последнее, что я получил от Джесс, было фото терьера в рождественском свитере, гуляющего на поводке по Гайд-парку пару дней назад. Подписи нет, только фотография и смеющееся лицо.
Может, мне стоит написать ей прямо сейчас. И что сказать?
О, привет, я слышал, ты бросила Джеймса… а что так? Вряд ли. Мое сердце, кажется, перестаралось, и оно так громко стучит в груди, что мне кажется, оно вот-вот вырвется наружу. Конечно…
Я нажимаю на «Инстаграм», проверяя, обновила ли она свое местонахождение. Всегда поддразниваю ее, что она не может удержаться от того, чтобы не задокументировать каждую секунду своего дня.
— Если бы за тобой охотился серийный убийца, — сказал я ей однажды, — все, что ему нужно было бы сделать, это проверить «Инстаграм», и он бы вышел на твой след уже через секунду.
Я прокручиваю главную страницу вниз, и на экране появляется ее лицо. Конечно же, здесь есть фотография — я увеличиваю изображение, смотрю на золотистый отблеск на воде и на солнце, садящееся за канал в Маленькой Венеции: пятнадцать тридцать, указано время внизу. Сейчас без десяти четыре. Наверняка она все еще там?
Хватаю свой бумажник и закрываю за собой дверь спальни. Несусь вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, почти спотыкаясь о собственные ноги, и рывком открываю входную дверь. Затем у меня появляется озарение, и я бегу обратно вверх по лестнице в свою комнату. Хватаю книгу, которую у меня так и не появилось возможности подарить ей, и засовываю ее в задний карман джинсов, прежде чем снова выскочить за дверь.
Снаружи, на Олбани-роуд, уже темнеет, и небо странно голубое с оранжевым оттенком. На улице ужасно холодно. У меня перехватывает дыхание, когда я бегу по улице, перепрыгивая через груду картонных коробок, сложенных у красного почтового ящика, и направляюсь в сторону Маленькой Венеции. Звуки рождественских песнопений на углу Тэлбот-роуд доносятся до меня, когда я на минуту останавливаюсь, согнувшись пополам, переводя дыхание. Боже, мне реально необходимо вернуться в спортзал.
— Мамочка, — говорит маленькая девочка, кутающаяся от холода в ярко-красное шерстяное пальто, — как ты думаешь, Деду Морозу бывает холодно, живя на Северном полюсе?
— Определенно нет, — говорю я, выпрямляясь и глядя на маленькую девочку с серьезным лицом. — Думаю, у него хорошее теплое пальто, прямо как у тебя, чтобы он не замерз.
— Именно, — сказала мать, заговорщицки улыбнувшись мне. — Видишь. Этот милый человек тоже это знает. Все это знают.
Я снова срываюсь на бег. Уличные фонари горят, и машины выстраиваются в ряд с красными автобусами и массивными черными лондонскими такси вдоль Деламер-Террас, когда я направляюсь к деревьям и воде Маленькой Венеции. Добежав до конца дороги, я останавливаюсь на пешеходной дорожке и прикрываю глаза рукой, осознавая, что начинают падать крошечные хлопья снега.
Это… Я прищуриваю глаза…
Это определенно она.
— Джесс!
Я вижу ее, сидящую на улице, несмотря на пронизывающий холод, на ее темных волосах черная шапочка с помпоном, вокруг шеи обмотан толстый шарф. На ней красное пальто, и она выделяется в толпе людей — как будто она здесь одна. Она встает и кладет что-то в свою сумку.
— Джесс! — зову снова, и она полуобернулась, как будто услышала меня, но не совсем в этом уверена.
Джесс
Я засовываю телефон обратно в сумку и встаю, ставя кофейную чашку и пакетики с сахаром обратно на поднос. Не могу решить, что делать.
И тут мне кажется, я слышу, как кто-то зовет меня по имени. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не мерещится ли мне все это. И секундой позже, более настойчиво, я слышу это еще раз.
— Джесс!
В начале дороги стоит Алекс, его футболка выглядывает из-под огромного синего свитера, который он носит дома, он без пальто, несмотря на то, что на улице ноль градусов и начинается снегопад. Мое сердце бьется так, словно кто-то разрядил в него около миллиона вольт электричества, и я подхожу к нему, пока он прокладывает себе путь сквозь блуждающих туристов, натыкаясь на них и извиняясь, его лицо, его прекрасное лицо, одна огромная нелепая улыбка счастья.
Мы подходим друг к другу и стоим на дорожке у канала, рядом с плавучим домом, в котором, как мы оба говорили, хотели бы пожить, и мгновение смотрим друг на друга.
— Привет, — говорит Алекс через мгновение.
— Как ты узнал, где я?
— Ты всегда оставляешь след, — говорит он и протягивает руку, разворачивая одну из кисточек моего шарфа. — Я приготовил тебе подарок на день рождения. Эм, извини, что поздно, но… — говорит он, вытаскивая книгу из заднего кармана. Он протягивает ее мне. Она завернута в коричневую бумагу и перевязана бечевкой. Я тяну за нее, и обертка снимается.
— Загляни внутрь, — говорит он.
Это подписанный экземпляр «Один день». Я чувствую, как мои щеки розовеют от счастья:
— Это так мило.
— Все хорошо? Я подумал… — он выглядит немного застенчивым.
Я смотрю на небо.
— Снег идет, — говорю я без всякой причины. Как будто он сам этого не заметил. Как будто это правда имеет какое-то значение. Мой мозг не работает должным образом.
Он кивает.
— Дело в том, что я поговорил с Робом, — начинает он говорить.
Он пристально смотрит на меня. Я подношу руку к лицу.
— У меня шоколад на носу или что-то в этом роде? — спрашиваю я.
Он качает головой:
— Ты порвала с Джеймсом.
Я киваю. Что-то внутри меня издает гигантский взрыв, как будто я фейерверк, и кто-то поджег первый фитиль. На улице очень холодно, но я бросаю перчатки на тропинку у канала и делаю шаг к нему. Мое сердце вот-вот разорвется, и я думаю, что если просто не сделаю что-нибудь с этим прямо сейчас, то не знаю, что произойдет…
— Что насчет… я имею в виду… — я открываю рот и пытаюсь найти способ сказать то, что хочу, но, похоже, нет способа спросить об этом.
— Эмма? — он читает мои мысли. Я киваю.
— Друзья.
Я слегка приподнимаю брови.
— На самом деле ничего никогда не было. Я имею в виду, что мы только друзья. Это все. Ну, дело в том, что этого не могло быть, потому что… — он останавливается и прикладывает ладони ко лбу, закрывая глаза, как будто пытается сосредоточиться. — Потому что дело в том…
— В чем же дело, Алекс? — мое сердце так громко стучит у меня в ушах, что внешний мир, кажется, просто исчез. Я наблюдаю, как он
