В целом информация секретных агентов, с одной стороны, имела статус особо достоверной – на нее ссылались чины политического сыска при обосновании своей позиции как во внутренней переписке, так и в документах, шедших к внешним адресатам, вплоть до императора897; указания на сведения, «полученные агентурным путем», постоянно встречаются в докладах Департамента полиции в Особое совещание898. С другой стороны, данные секретных сотрудников не использовались как непосредственное руководство к действию, Департамент полиции практиковал их проверку путем сопоставления с другими доступными ему источниками информации, очерченными в 1-м параграфе данной главы. В справках (так же как и в департаментских докладах Особому совещанию) информация от секретных сотрудников не была единственным источником сведений, сочетаясь с перлюстрацией и вырезками из газет899. Так, в справке февраля 1900 г. о журнале «Жизнь» после выдержек из донесений секретного агента было сказано: «Очерченное Харьковцевым (псевдоним секретного агента. – Л.У.) направление редакции журнала, факт помещения в нем, по недосмотру цензора статей вредного направления и влияние его на молодежь в революционном направлении подтверждается следующими корреспонденциями…»900
Поэтому секретную агентуру уместно классифицировать, скорее, как методику наблюдения за легальным общественно-политическим пространством, чем как метод борьбы с ним.
4.3. Департамент полиции и «либералы» – практика закулисных переговоров
В распоряжении политического сыска был определенный набор формальных методов «борьбы» с так называемым «противоправительственным движением» – этот термин объединял все течения, настроенные против «самодержавия». Методы борьбы распадались на две большие группы – судебные (через дознание – на суд) и административные (через Особое совещание), и в общем виде были описаны мной в 1-й главе. Однако борьба с антивластными проявлениями в легальном общественно-политическом пространстве формальными методами была последним, заключительным и в каком-то смысле крайним шагом Департамента полиции, который предварялся не только длительным пассивным наблюдением и активным наблюдением посредством секретной агентуры, но и попытками договориться с общественными деятелями, включая «либералов», путем негласных переговоров.
Важно отметить, что хотя в основном такие переговоры предшествовали применению формально-нормативно-правовых методов, они могли и сочетаться друг с другом, используясь поочередно. Условно говоря, за личной встречей с конкретным общественным деятелем мог последовать запрет ему жительства в столицах через Особое совещание, затем – ходатайство этого деятеля о снятии данного запрета в Департамент полиции, и в дальнейшем – отмена запрета. Это затрудняет внятное изложение одного метода отдельно от другого, и всё же, если следовать логике деятельности Департамента, стоит рассмотреть вначале метод личных переговоров, а уже затем проанализировать применение формально-правовых полномочий, имевшихся в арсенале политического сыска.
Стратегия личных переговоров со стороны Департамента полиции состояла в информировании отдельных лиц (можно назвать это угрозами) о возможных формально-правовых карательных «мерах» в их адрес. Чины Департамента при этом акцентировали внимание на нарушения деятельностью этих лиц норм реально существовавшего законодательства. Однако представляется оправданным утверждать, что основной целью руководства политического сыска в таких переговорах было удержать общественных деятелей от публичного конфликта с властью, оставив их недовольство в пределах частной сферы жизни. Во многом это была своего рода манипуляция, вызванная отсутствием, по большому счету, правовой базы, которая бы регламентировала границы и нормы публичной легальной политики. В дореволюционном законодательстве в целом существовало разграничение «частного» и «публичного»901, в то же время в нем отсутствовало описание того, что такое «легальность», «политика», «публичная» политическая деятельность, – соответственно, в распоряжении структур политического сыска было крайне мало нормативно-правовых инструментов в работе с публичными антивластными проявлениями.
При этом личные коммуникации двух сторон были возможны вследствие того обстоятельства, что политическая полиция была достаточно открыта к взаимодействию, о чем свидетельствуют воспоминания участников противоправительственного движения. Так, существовала практика приемов просителей в Департаменте полиции и охранных отделениях902, часто на эти приемы приходили студенты, хотя разговор с ними – в отличие от общественных деятелей – состоял, скорее, во внушениях, а не в убеждении903. Правитель канцелярии Министерства внутренних дел Д.Н. Любимов вспоминал о Московском охранном отделении: «В Москве по воскресеньям весь день охранное отделение было открыто. По очереди дежурили чины отделения, принимали прошения, разъясняли рабочим их права, выдавали иногда пособия, принимали на себя различные хлопоты по устройству рабочих»904.
