теперь пойдемте обратно, я должен придумать вам наказание, — сказал Канцлер и пошел обратно к выходу, весело посвистывая.
— Только не плетьми, — вдохнул Илья. — Месяц потом на животе валяться.
Говорил так, как будто пробовал, знает.
— Плетьми фигня, знаю способ за день вылечиться. Меня же проткнули вчера, а посмотри на меня сейчас! — я демонстративно подпрыгнул. Дождался, пока Канцлер перестанет насвистывать и нахмурится. — Нам главное, чтобы на кухню не отправили, репу чистить. Мешками. Вот где наказание!
— Так и сделаем! — радостно отозвался Канцлер и снова начал насвистывать.
— Промолчать не мог? — тяжело вздохнул Илья. И спрятал саблю в ножны. Я последовал его примеру.
И решил воспользоваться случаем, пока у канцлера настроение хорошее. Догнал его и осторожно спросил:
— Господин Махаэль… А что там с полудушниками? Кто они такие, вообще?
— Это вам расскажет декан Григорий, он странно увлечен подобными вещами, — отмахнулся Канцлер. — Я бы на вашем месте, Храбр, старательно выполнял упражнения все следующие полгода. Полностью сосредоточьтесь на учебе, а не на любовных похождениях, как у нас, увы, принято на подготовительном курсе. Я буду рад ошибиться, но боюсь из-за вашей способности противостоять внушению, вы можете оказаться без фамильяра. А это очень серьезно.
Мы прошли некоторое время в молчании. Я покопался в памяти Мстислава, но не нашел ничего такого про фамильяров. У меня были родственники, у которых не было фамильяра и это им никак в жизни не мешало. С другой стороны, у детей боярских у всех были фамильяры, а вот родовые способности они получали очень редко. И тогда уже были не «детьми» а вступали в семью как полноценные, хоть и младшие, родственники. Ничего не понятно.
— Почему? — наконец решился я на очередной глупый вопрос.
— Потому, сударь Храбр, что у людей нет способа чуять, видеть или слышать тонкие энергии, которыми и оперируют чудотворцы. Вы не сможете направлять и управлять магией. Вы, говоря грубо, не сможете творить чудеса. Точнее, не сможете этому обучиться за короткое время, пусть примеры профессора Велимудра или декана Григория вас не вдохновляют. У них у обоих были долгие годы обучения и совершенно другие возможности. А в Лицее, без фамильяра, мы попросту ничему не сможем вас обучить. Поэтому я буду вынужден вас отчислить. Постарайтесь этого не допустить, сударь Храбр, всеми возможными способами. У меня есть на вас планы…
Эпилог
Старец Григорий, Декан Лицея, единственного высшего учебного заведения в Царстве Русском, Белорусском, Чернорусском и Жмудянском, известный целитель и, как шептались за его спиной, колдун — вошел в комнату.
Около года назад Григорий купил каменное строение, примерно в часе езды верхом от Лицея. Не в торговом квартале, плотно застроенном трехэтажными домами и расположенном через реку от Лицея. И не один из весьма красивых теремов поблизости от Лицея, с пристройками и двором. Нет, этот дом был, когда-то давно, еще до того как Великий Устюг так сильно разросся, частью городских укреплений. Сторожевой башней с маленьким помещением для стрельцов. С тех пор толстые каменные стены успели послужить и складом, и гостевой избой.
Это было плохое вложение денег. Слишком большое и старое, здание требовало к себе вдумчивого подхода. Ремонта. И денег.
Все всегда требует денег. Григорий презирал деньги, но для его целей ему приходилось все время думать о них.
Он редко приезжал в этот дом. Прошел через пропахшую мочой и старым пивом общую комнату. Сторож с семьей жил в пристроенной к задней стене избе, разводил коз и кур, наверняка пускал переночевать всякое ворье. Григорию было плевать — он платил ему слишком мало, чтобы требовать слишком многого. Единственное, что было нужно старцу, так это чтобы маленькая комнатка под остроконечной красной крышей низенькой башни оставалась нетронутой. И за этим он следил тщательно.
Старец медленно, словно нехотя, поднялся по витой каменной лесенке, остановился у могучей двери, оставшейся еще от времен, когда тут стоял гарнизон. Сделанная, не иначе как с расчетом на то, чтобы противостоять выстрелу из небольшой пушки, дверь была закрыта изнутри. Распутин, больше по привычке, оглянулся. Проверил, нет ли кого поблизости. Привычка, которая приходит не от спокойной жизни. Только после этого старец немного поговорил с дверью. Погладил. Достал маленькую масленку из сумы. Смазал петли. И попросил дверь отвориться.
Его не было тут почти год. Но дверь помнила его. Любая вещь, которую он заговаривал, оживала с каждым разом все охотнее. Поэтому дверь с готовностью откликнулась. Втянула засовы и цепи, отворилась, приветственно скрипнув. И тут же захлопнулась, едва пропустив чудотворца внутрь.
Григорий вошел и остановился, осмотрелся. С хмурым лицом, насупленными бровями, явно не очень довольный своим тут появлением. Он проверил метки на двери и на крохотном окошке. На сундучке. Все нетронуты. Да и лучшим доказательством того, что комнату никто не посещал за время его отсутствия, был толстый слой пыли, лежащий на полу и скудной обстановке. Стол, стул, сундук.
Григорий решительно направился к сундуку, взметнув полами своего черного кафтана в воздух настоящие тучи пыли. Достал ключ и, расчихавшись, выронил его. В конце концов, справившись с приступом чихания и вернув себе суровый и зловещий вид, открыл сундук. Проверил содержимое. В кожаной суме смена одежды и дорожный набор — неброской, мужицкой. И малый кошель с полусотней серебрушек.
С одной стороны, вроде как малый тайник на всякий случай. С другой — приманка для воров. Если кто тут побывает, не устоит, стянет хоть кошелек. Григорий пересчитал деньги. Сбился, пересчитал снова. Пересчитал третий раз. Понял, что тянет время. Разложил деньги столбиками по десять монет, убедился что их столько же, сколько и оставлял. Ссыпал в кошель, спрятал в сундук. Закрыл сундук, запер. Подошел к столу.
Теперь, когда пыль улеглась, можно было уловить, что в комнате пахнет не только пыльным камнем, сухим деревом и, совсем немного, крысами. Был в воздухе и еще один, сладковатый аромат. Сладкий, но неприятный. Пахло падалью. Попади сюда чистюля-служанка, первое что бы она сделала — кинулась искать трупики мышей по углам.
Но Григорий знал, что запах исходит от предмета на столе. Посередине грубого, но прочного стола, окруженное набором для писания, стопки бумаг и лампы, лежало зеркало. Оно выглядело как полусферическая стеклянная призма, залитая изнутри серебром, в массивной вычурной раме. Собственно именно так зеркала и в этом мире, в основном, и делались. Ценитель искусства из нашего мира мог бы заметить сильное сходство этого зеркала с зеркалом на картине Ян ван Эйк, «Портрет четы Арнольфини».
И, так же как и
