Суббота, 3 октября 1942 г.
Поместье Вудмонт
Дитя Сэйди ткнулось ножкой в ладонь Оливии, и она немедленно отпрянула от девушки, словно обожглась огнем.
– Сэйди, а твоя мама об этом знает?
Сэйди потуже запахнулась в куртку и отвернулась от Оливии, словно в ней пробудились к жизни некие неосознанные страхи.
– Мне не о чем говорить маме. Что бы там со мною ни было – все пройдет. Если вы что-то там и ощутили – так то от несваренья живота.
Оливия уже внимательней вгляделась в девушку, заметив, как округлилось у нее лицо и сделалась полнее грудь.
– Это шевеление плода, Сэйди. Так толкается дитя. Сэйди, у тебя внутри растет ребенок.
Но Сэйди упрямо пристукнула каблуком ботинка в каменный пол:
– Я просто растолстела, только и всего.
– Нет, Сэйди, ты беременна. Но кто отец? Ты никогда мне не упоминала, что у тебя есть какой-то парень.
– Нет у меня никакого парня.
– Однако ты была с мужчиной. И судя по всему – весной.
Сэйди закрыла лицо ладонями.
– Я всего лишь ходила на танцы.
– Но ты там не только танцевала.
– Я не хотела, чтобы он это делал! Я думала, мы просто посидим немного в его машине за заднем сиденье. А он повалил меня и стал задирать на мне платье. – Слезы мигом наполнили ее глаза и заструились по щекам. – Но мне никак нельзя быть с животом! У мамы просто сердце разобьется, и она наверняка вызовет шерифа, и меня выгонят из города.
Оливия взяла в ладони руки Сэйди:
– Никто ничего подобного тебе не сделает.
– Сделают! – вскричала девушка, резко отнимая руки. – Мужа у меня нет, и шериф уже предупредил меня после аварии, что если я снова попаду в какие-то неприятности, то окажусь за решеткой.
– Что он сделал?
– После той аварии шериф заявился к нам домой и сказал, что у меня большие проблемы.
– Но ты же ничего не сделала. За рулем сидела я, и даже та авария не могла бы привести к потере ребенка. Мой врач сказал, что это, скорее всего, связано именно с моим организмом, а не с тем, что тогда случилось.
– Но это же несправедливо! Вы раз за разом теряете дитя – а я ношу того, кто мне не нужен. Как бы мне хотелось, чтобы я могла вот прямо сейчас отдать его вам! Чтобы вы доносили его у себя в животе и любили бы его, как своего собственного. – По лицу у нее снова полились слезы. – Тогда я могла бы совсем уехать из города, а у вас осталось бы дитя, которого вам так сильно хочется!
Оливия желала бы того же самого. Сильней всего на свете она сейчас хотела бы забрать этого ребенка и сделать своим собственным. Но ее муж ни за что бы его не принял. Она любила Эдварда, но в то же время хорошо понимала, что он не станет растить дитя, которое не от его плоти.
– И когда случилась эта история на заднем сиденье? – спросила она.
– В марте.
– Что означает, что ты сейчас на седьмом месяце и разрешишься в декабре.
Лицо у Сэйди тревожно сжалось, как будто даже одно упоминание о появлении ребенка приводило ее в ужас.
– Но декабрь совсем скоро! Мне никак нельзя родить ребенка через два месяца! Что же мне делать?!
– Тебе известно имя отца, Сэйди?
– Он велел мне никому не говорить. – Голос у нее задрожал от отчаянной безысходности. – Он сказал, что мне все равно никто не поверит.
– Кто он?
Сэйди опустила взгляд к своей мозолистой ладони.
– Малкольм. Двоюродный брат вашего мужа.
– Малкольм Картер?
Да, Малкольм имел репутацию юбочника, и он как раз приезжал навестить их в марте – подбодрить Эдварда после потери дитя. Он тогда их обоих приглашал в местный клуб послушать заехавшую в Блюстоун музыкальную группу, но Оливия очень плохо себя чувствовала. И Эдвард тоже, из солидарности, отверг его приглашение. А случись ей все же тогда туда поехать, подумала Оливия, – сумело бы ее присутствие уберечь Сэйди?
– Прошу вас, только не рассказывайте об этом мужу! – с отчаянием взмолилась девушка.
– Почему же? Пусть знает, что собой представляет Малкольм Картер.
– Малкольм грозился: если я кому-то расскажу, то меня ждут еще бо2льшие беды. Я не хочу, чтобы меня отсюда высылали.
