совершенно непроходимые заросли бамбука и кедрового стланика, она ведёт нас прямо к цели! Перед каждым поворотом этого сухого русла, у меня тревожно замирает душа – если канава закончится, нам придётся штурмовать бамбук! Но, нет! Снова и снова, сухое русло ручья ведёт нам всё дальше, и дальше, и дальше…
– Всё! Как классно! – прикидываю я, торопливо шагая за Дыханом по ровному, глинистому днищу траншеи, – Судя по всему – мы уже, практически, вышли на водораздел!
Наша канава резко заканчивается! Она обрывается огромным котлом. Вернее сказать – она этим котлом начинается. Ведь, это исток нашего сухого ручья. Круг с отвесными глиняными стенами! Мы выбираемся наверх, из котла вымоины. И осматриваемся вокруг: мы стоим среди обширного прогала бамбука и кедрового стланика. – Я прав! – говорю я, – Это – водораздел! Отсюда – вода течёт как в сторону Тятиной, так и в противоположную сторону, к Птичьей.
– Ну! – кивает Дыхан.
Мы, оба, довольны! О большем и мечтать, было, нельзя! Теперь бы, отыскать такую же канаву, ведущую в сторону Птичьей – и нам, в этой жизни, ничего, больше не надо…
А пока – мы медленно и трудно гребём дальше, через седловину, по ельнику из ели Глена, затопленному сплошным бамбуком. Бамбук – мне по плечи…
Вот, впереди, в сплошной черноте еловых крон, обозначился просвет! Мы подворачиваем к нему и вскоре, выходим на край обширной мари.
– Ух, ты! Вот, это, марь! – осматривается Михаил.
– Это – болото! – поправляю я, – Смотри! Классическое верховое болото!
Масса мха, нарастая на седловине в течение многих сотен лет, образовала пологое возвышение. Получается, что чем ближе к середине болота – тем выше! Всё – как в учебниках! Мы неслышно шагаем по упругой дерновине узких вертикальных перемычек, между глубокими «ваннами» чистейшей, многократно профильтрованной сквозь мох, воды. Эти твёрдые перемычки мха – строго вертикальны, ведь, дерновина нарастает строго вверх.
– Какое здесь разнообразие растений! – восхищаюсь я.
На моховом ковре, белыми звездочками, повсюду разбросаны цветки.
– Белозор болотный! – восхищаюсь я, – После Симушира – нигде не встречал!
Кругом – плетёнки клюквы! Ближе к окраинам пустоши – плотными зарослями стелется вечнозелёный падуб морщинистый…
– А, сколько росянок!.. А, вот! – в восторге «визжу» я, – Цветки сиверсии пятилепестной! Я, всё это, только на Симушире, у снежников и видел!
Но, сил для восхищения, у меня, уже просто, не остаётся. Ноги устали так, что я едва стою. И времени – у нас нет, тоже!
– Перекур, – коротко командует Дыхан.
Я, молча, валюсь на мох, как стоял…
Всего минуту посидев, Михаил бросает взгляд на часы и тактично, но решительно, поднимает меня в дорогу: «Подъем. Труба зовёт».
Сразу за таким невероятным болотом, мы выходим к уже знакомому мне по прошлому году, оврагу ручья. Он течёт уже в сторону Птичьей! Это – хорошо! Мы на правильном пути! Мы сваливаемся в этот овраг. Мы бредём по ручью уже, совершенно на автопилоте, молча…
Но, время – всё-равно быстрее нас! Уже начинает вечереть. В природе разливается предвечернее успокоение, я чувствую его своей спиной, шестым чувством…
Днище нашего оврага, да и его склоны, состоят из крошки изменённой вулканической деятельностью белой, пористой породы, похожей на кусочки извести. При каждом шаге по ручью, эта известковая крошка взрывается под нашими болотниками миллиардами пузырьков, рвущегося к поверхности воды, газа.
– Прямо, какой-то газовый ручей! – глядя под ноги, я устало качаю головой, – Надо же!
– Да, – односложно отзывается, шагающий в двух шагах передо мной, Дыхан, – Я – тоже, на это гляжу… При каждом шаге!
Наконец, нам открывается простор речной долины! Наш ручей, на повороте, под очень острым углом, вливается, впадает в узкую, но бурную речку.
– Вот и Птичья! – говорю я Дыхану.
– Понятно, – кивает тот.
Речка вырывается по валунам слева и почти сзади нас и уходит далеко вперёд, прямо перед нами…
Мы выходим к речке на последнем дыхании. Теперь – нам нужно, практически, развернуться! Ведь, нам нужно – вверх по этой речке…
Берега Птичьей затоплены высокими зарослями бамбука. Да, такими – что, не пройти! Единственный, здесь, вариант для человека – скакать по валунам, прямо по речке. Благо, что этими огромными, обкатанными валунами завалена вся речка.
– Давай, попробуем прыгать? – предлагает мне Дыхан.
– Давай! – киваю я.
Отупев от усталости, я уже, просто бездумно, гляжу на речку, на повсюду торчащие из её воды круглые, обкатанные водой, валуны…
Прыг! Прыг! Ещё раз! Ещё…
Ноги плохо слушаются, и я часто «недотягиваю» – приземляюсь не на то место, на которое смотрят глаза.
– Это – опасно! Так вот, прыгать… – понимаю я, уставшим сознанием.
– И, всё-равно, – вперёд! У нас совсем нет времени! Вперёд!!! – в исступлении, я гоню себя вперёд.
Я держусь ещё с километр.
– Всё, Миш! Больше – не могу, – я с трудом сажусь, на подгибающихся ногах, на валун, прямо посреди бурлящего потока, – Я сдох ещё на болоте. А теперь – не только сил нет, но и духа, тоже.
Чуть впереди меня, устало опускается на свой валун, Дыхан. Михаил держится лучше меня, но, кажется, что и он – не железный…
Да! Надо признать, что до озера мы не дошли, как ни старались.
– Ладно, – через бурление водных струй речки, я слышу его усталый голос, – На сегодня – всё. Давай вылезать из речки. Поищем место для ночевки.
Хватаясь за толстую проволоку стеблей свисающего к самой воде бамбука, мы с трудом выползаем из речки влево, на взлобок. Всё! В трёх метрах, под нами, шумит речной поток. Впереди, в бамбуке стоит одинокая, чахлая ель. Мы продираемся к ней, сквозь заросли бамбука…
В трёх метрах за елью, чернеет стена кедрового стланика. Вот и всё, что нам нужно: вода рядом, дрова есть, защита от ветра – есть тоже. Потоптавшись взад-вперёд в бамбуке, мы прощупываем ногами относительно ровную, без кочек, площадку. Два метра, нам много не надо.
– Всё! – командует Дыхан, – Здесь будем ночевать.
Ножами, мы вырубаем, в бамбуке, площадку вокруг себя. Тут, в высокогорье, стебли бамбука длинные, как удилища и толстые, в сантиметр! С нижних сучьев ёлки надираем мелких, сухих веточек и лишайников, для растопки костра. Срубаем, на этой же ёлке, ветку. На образовавшийся сук вешаем вниз стволами, на случай дождя, свои ружья. Дрова – из сухих сучьев кедрового стланика.
Пока Михаил ломает кедровый стланик для костра, я достаю из рюкзака котелки и раскачиваясь словно пьяный, на заплетающихся ногах, бреду по бамбуку к речке…
Буквально, сваливаюсь по трёхметровому бамбуковому склону, в бурлящий ручей! Зачерпнув воды, я осторожно, чтобы не пролить, медленно выбираюсь обратно, хватаясь одной рукой за стебли бамбука…
Теперь – костёр. Я наклонно втыкаю наскоро обструганную моим большим тесаком, изогнутую саблей ветку кедрового стланика, в дерновину. Вешаем на неё котелки, один – на кашу,
