время, механизмом его перманентной кодификации, а, следовательно, и средством обуздания юридического произвола.
Так называемые «священные тексты» являются текстами, в которых в систематизированном и предельно унифицированном виде содержатся базовые идеи той или иной цивилизации и формируется «механизм» их реализации в постоянно меняющемся мире. Одновременно Тора сыграла большую роль в складывании единой цивилизации и на обширных азиатских пространствах (кроме дальневосточной окраины континента). Здесь еще в глубочайшей древности складывались первые протоцивилизации («миры»), из которых в первом тысячелетии н. э. вырастали такие мощные культурные очаги, как иранский, сирийский, ближневосточный, египетский. Эти культуры имели очень длительную и мощную культурную предысторию и потому ни один из этих очагов в отдельности не мог стать ядром будущей единой цивилизации. Если на Западе складывалась моноцентричная (римоцентричная) модель цивилизации и для этого была основа в виде базовой греческой культуры, то на азиатском Востоке будет реализована модель цивилизации в виде «куста», созданная с помощью мусульманской мировой религии, предложившей идею «халифата» как сообщества письменных культур (а не бесписьменных народов и племен, как на Западе) под эгидой ислама. В условиях полицентричного «мира» у ислама не оказалось ни своей собственной «античности», ни своего единого сакрального прошлого. Он вынужден опираться в этом плане на такие синтетические варианты, как эллинистически-римскую «античную культуру» и иудейско-христианскую сакральную традицию. Именно они максимально непротиворечиво для своего времени синтезировали культурное пространство от Месопотамии до туманного Альбиона. Именно из Торы фактически исходила пророческая традиция, которую довел до логического конца ислам. Посыл оказался настолько мощным, что мусульманская культура – религия до сих пор является арматурой полицентричного азиатского пространства.
«Христианский мир» тоже развивается в соответствии с библейской парадигмой, которая определяет картину физического мира, «сотворенного» Богом и предопределяет развитие мира социального, являющегося порождением рук человеческих. Именно в этом Тексте в виде религиозных догматов сформулированы базовые идеи христианско-европейской цивилизации (Бог, креационизм, провиденциализм, Завет, Первородный Грех, Страшный Суд и др.), программирующие и корректирующие ее развитие во времени и пространстве. В этом смысле можно согласиться, что евреи дали «совесть Запада», но эстафету у них перенимают христиане, ибо «вся история есть евангелие» (Новалис). Здесь же систематизирована и приведена в соответствие с религиозной проблематикой терминологическая номенклатура, взятая не только из ближневосточной, но и из греческой и римской культур.
Процесс формирования неизбежного множества понятий-терминов обязывает устанавливать их иерархию, соподчинять, а, следовательно, строить картину мира как расширяющуюся сумму признаков. Этот процесс и есть процесс развития культуры. Он неплохо наблюдаем в европейской культуре и несколько по иным причинам получил наименование «перехода от мифа к логосу». Христианскую культуру, действительно, можно обозначить как техногенную (от греч. слова «техне», которым уже ранние греческие мыслители обозначали фактически превращение слова в понятие, термин; не путать со словом «техническая» в машинно-тракторном духе), ибо она составляет эту самую иерархию понятий, логически, т. е. системно, ее упорядочивает и, десакрализуя миф, сакрализует и универсализирует понятие. Вера в созидательную мощь слова – одна из ярких особенностей и иудаизма. Мир сотворен десятью речениями Бога (Быт. 1). Они соответствуют 10 заповедям Божьего закона (Исх. 20 : 2–17). Таким образом, мир создается и преображается не в результате рождения, брака, битвы или работы мастера, а является следствием «суверенного изрекания законов законодателем».
Техногенность можно условно обозначить как одну из особенностей развития культуры. Слово, означающее конкретное явление, событие, факт, постепенно, как наблюдают и филологи, превращается в символ, знак, – нечто, означающее часто встречающееся и, следовательно, одновременно являющееся признаком целого, цельного, его обязательной характеристикой. От слова «знак» фактически и этимологически происходят, скажем, русские слова «знать» и «значить», которые характеризуют две неизбежные и необходимые грани и цели формирующегося «значения», а через него и «знания». Имя, как проявление, как фиксация единичного наблюдения, превращается в знак – логос, в посредника между наблюдателем и сверхъестественным смыслом. Имя, превращаясь в понятие, а потом и в термин, становится орудием, инструментом. Этот процесс техничен. Иначе говоря, человек – человечество познают мир как сумму наиболее часто встречающихся признаков. Слово – логос по отношению к сознанию выступает в роли инструмента и становится чем-то «сподручным».
«В начале было Слово» и Слово стало Богом, т. е. указанием на сокровенный, узнаваемый лишь по частоте проявления, смысл как суть одного из миропроявлений. Средневековый человек обозначает это Богоявлением, следом промысла Божьего.
Рождение же понятий как очевидное и наблюдаемое системообразование онтологически подкрепляет наблюдаемое на практике и в обыденности появление как рождение. Крестьянин строит, выращивает, транслирует во времени и пространстве что-то и неизбежно связывает этот процесс не просто с рождением, а с творением. Творение созидательно, т. е. системообразующе. Судьба мифа – логоса укрепляет уверенность в креативности. Креативность становится базовым представлением средиземноморско-христианской цивилизации. Она приобретает такое значение именно потому, что творит – превращает хаос в космос. Из множества разноязыких, т. е. разносистемных, мирков, движущихся в никуда в броуновском движении истории, начинает складываться их иерархия. Идет творение. И сначала действительно появляется свет как желание – неизбежность порядка, договора, выработки условий существования.
Сказанное в отношении Библии имеет прямое отношение и к сфере юриспруденции, хотя многие частные правовые вопросы, естественно, поставлены и решены в рамках античной мысли и практики. Христианская антропология тоже очень многим обязана древнееврейской традиции, хотя и являлась в то же время продуктом взаимодействия целого ряда культур Средиземноморья.
Для любой цивилизации характерно проблемное сочетание сакрального и секулярного и именно это взаимодействие дает базовые идеи и алгоритм ее поведения. В истории европейской цивилизации в центре сакральной и секулярной частей культуры находятся, как уже было сказано, именно религия (religio) и право (ius). Оба слова обозначают определенного рода идеи, задача которых объединять человеческое сообщество. Именно в рамках Римской империи происходит переход от локальных культов, философских систем, этнических вариантов верований к единой, общеимперской религии и на этой основе появляется представление об универсальной, обязательной для всех системе религиозно-философских представлений.
Этимология слова ius не очень ясна. Предполагают даже, что оно могло возникнуть на основе санскритского ju вязать. Это основное понятие римского права и означает правопорядок, установленный людьми. Именно в Римской империи разрабатывается самое универсальное в настоящее время на планете право.
Эта проблема существовала не только в римской, но и в ближневосточной культуре. В начале XX в. появилась теория, в соответствии с которой древнее ближневосточное законодательство, к которому принято относить законы Месопотамии, в первую очередь законы Хаммурапи, – это источник библейского законодательства. Ее противники указывают на то, что законы Месопотамии отражают существование устойчивого царского режима с развитой экономикой, а библейские нормы сложились в условиях непрочной коалиции племен и неразвитых экономических отношений.
