невмешательстве в политическую борьбу.
«Опричники расстреливают нас, как куропаток»
Именно такую фразу использовал в личном письме осенью 1918 г. митрополиту Антонию (Храповицкому) патриарх Тихон. Красный террор был в разгаре, и множество священнослужителей стали его жертвами. Часто они наряду с так называемыми «буржуазными элементами» становились обычными заложниками, и их расстрел не следует рассматривать как факт гонения на религию.
Первой жертвой революции среди иерархов оказался Киевский митрополит Владимир (Богоявленский), убитый неизвестными лицами. Летом 1918 г. был зверски замучен один из наиболее популярных иерархов Церкви Пермский архиепископ Андроник (Никольский). Комиссия Поместного собора, направленная в Пермь для расследования его убийства, на обратном пути в Москву пропала без вести, по некоторым данным, она была изрублена пьяными красноармейцами или просто бандитами. Вакханалия жестокости буквально залила города и деревни бывшей империи.
Священник провинциального городка Бежецка Тверской губернии Иван Постников начал вести свой дневник за несколько дней до Октябрьской революции. Бежецк был спокойным городом, последний раз убийство было совершенно там в середине XIX в. Однако еще до Октября ситуация поменялась. Вечером стало опасно выходить на улицы, одну гимназистку изнасиловали и убили прямо в городском парке. Большевиков в городе не было, но скоро некоторые городские криминальные элементы назвали себя «большевиками» и захватили власть. День за днем фиксировал в своем дневнике священник апокалипсис в масштабах уездного города: убийства грабежи, разбой. Убивали и грабили и местные самозваные «большевики», и обычные преступники. «Как же дешево стала цениться человеческая жизнь», — грустно констатировал Иван Постников.
В сельской местности ситуация была иная, тут попытки захвата церковной собственности часто оканчивались поражением новых властей. Так, при попытке захвата одного из монастырей Тверской губернии вооруженный отряд красноармейцев был встречен пулеметным огнем. Понятно, что это надолго отбивало желание реквизиции монастырской собственности.
В годы Гражданской войны большевики, особенно в деревне, использовали скорее антиклерикальную риторику, чем антирелигиозную. И это помогало, ведь буржуи, кулаки «из Христа, друга всех нищих, сделали наперсника грабителей, живоглотов и прочих мирских захребетников», — писала большевистская «Правда».
Часто взаимоотношения новых властей и Церкви определяли не директивы центральной власти, а ситуация на местах. В Петрограде церковные и светские власти порой находили такой сложный в годы Гражданской войны компромисс.
Столичный адвокат Иван Ковшаров до революции специализировался на защите политических обвиняемых. Получивший блестящее образование, этот «язвительный скептик» по своим идеологическим взглядам причислял себя к «марксистам». Один раз в своем печатном тексте я назвал, его «вряд ли верующим человеком». Я ошибался. Ковшаров был воцерковленным человеком. Хотя для нашей истории это не имеет значения.
Иван Ковшаров наверное, и представить не мог, что когда-то станет не только святым, но первым юристом, канонизированным Русской Церковью в 1992 г., как раз за свою профессиональною деятельность. Весной 1918 г. на епархиальном съезде Ковшаров был избран «комиссаром по общеепархиальным делам», главной задачей которого была «защита материальных интересов церкви». Будучи ближайшим помощником Петроградского митрополита Вениамина, он сопровождал владыку при встречах со светской властью. И если митрополит находил доступные слова для церковного народа в своих проповедях, то с новыми властями он говорил устами Ковшарова.
В Петрограде первое, на что покусились большевики, были не только церкви придворного ведомства, но и значительная недвижимость, которая ранее принадлежала Церкви, а теперь объявлялась общенародным достоянием. Что-то удалось сделать: придворные и дворцовые церкви переводили в приходские. Главный защитник церковного достояния в Петрограде Ковшаров разговаривал с большевиками на их же языке. Адвокат, видимо, знал новые законы лучше самих большевиков, поэтому и вызывал своей деятельностью такую лютую ненависть новых властей.
Закрытие Петропавловского собора, писал он главе петроградских большевиков Зиновьеву, «оскорбляет религиозные чувства большой массы народа... во имя интересов народа народная власть, казалось бы, не должна ставить народу препятствие в этом отношении». Собор разрешили открыть. Несмотря на многочисленные эксцессы, обусловленные в том числе и красным террором, в число жертв которого попадали и духовные лица, в целом в Петрограде взаимоотношения Церкви и новой власти были относительно спокойными. Этому немало способствовали митрополит Вениамин, и до революции считавшийся аполитичным человеком, и адвокат Ковшаров. Архиерей и «комиссар» как могли защищали церковное достояние вплоть до их совместного расстрела в 1922 г. по полностью сфабрикованному властями делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей.
Митрополит Вениамин был церковным идеалистом-праведником; лучше всего его характеризуют письма, написанные в тюрьме уже после вынесенного ему расстрельного приговора. Когда он избирался Петроградским митрополитом в 1917 году на него усиленно искали компромат, но не смогли найти ничего.
Марксист-комиссар Ковшаров до революции защищал революционеров, после — «контрреволюционеров». Сейчас бы он защищал оппозиционеров и участников протестных акций, а сменись власть — и не успевших разбежаться партийцев «Единой России».
В этом светлом человеке соединились все лучшие черты русской интеллигенции: отсутствие пресмыкательства в отношении к власть предержащим, сочувствие к гонимым и преследуемым. Не боявшийся никого и ничего святой адвокат Ковшаров — это символ и свет русской интеллигенции! На судебном процессе по поводу изъятия ценностей Ковшарову было хуже всего, над ним в буквальном смысле глумились, у него было больное сердце, он иногда находился в предобморочном состоянии. Выяснилось, что один из его обвинителей был тот революционер, которого он защищал на судебном процессе до революции. Но он не был сломлен и мужественно с улыбкой выслушал свой смертный приговор.
В Москве же к осени 1918 г. начали сгущаться тучи и над патриархом. Опасаясь за его жизнь, прихожане установили круглосуточное дежурство в его покоях. Обострило ситуацию и резкое послание Тихона в годовщину революции. В конце ноября власти провели на квартире патриарха обыск и заключили его под домашний арест. Лучше всего характеризует Тихона перечень предметов, изъятых при обыске:. «Иностранных манет (так! — П.Р.) — 1 шт., золотых крестиков — 3 шт., запонки — 1 пара, салфеточное кольцо — 3 шт., рюмочки — 2 шт., солонка — 1 шт...», всего 13 предметов, нет ни часов Брегет, ни яиц Фаберже — скромно жили тогда «князья Церкви».
Осень 1918 г. — период наиболее острого противостояния между властью и Церковью, когда ни одна из сторон не признавала другую. Уже в следующем году патриарх стал говорить о «лояльности». Это не сильно помогло — большевики не забыли анафемы и проклятий 1918 г.!
А тогда и сама церковная власть часто просто не знала, что происходит на территории, неподвластной большевикам. Иногда даже патриарх не ведал, кто управляет епархиями Церкви на территории, где велись боевые действия. В целом церковные деятели сочувствовали белому движению, однако Гражданская
