и не продавался. И вот вчера я услышал, что его освободили, и хотя он и не продается, но сдается внаем! — Он повернулся лицом к зданию позади себя. — Вот он!
Здание было высоким, сложенным из камня палево-медового цвета. Неоклассическая арка, украшенная головой богини, обрамляла вход, резные каменные кронштейны поддерживали балкон. В целом дом оставлял впечатление соразмерности и сдержанной грации.
— Он великолепен! — воскликнула Купер.
Диор указал на бельэтаж:
— Салон расположится там, большие окна будут давать много света. Студии я размещу этажом выше. И видишь эти окна под самой крышей? Там, в мансарде, будут швейные мастерские. Простота и элегантность, все как я люблю.
Купер проверила готовность фотоаппарата:
— Нужно сфотографировать тебя на фоне здания.
— А вдруг сглазим?
— Теперь никакие дурные знаки не смогут сбить тебя с пути, — заверила она. — Убери с лица это хмурое выражение.
Она заставила его позировать, стоя у входа в дом номер тридцать на авеню Монтень. Ему даже удалось улыбнуться, но глаза по-прежнему оставались грустными. Нажимая на спуск, она задумалась о тех переменах, которые ему придется претерпеть. Беззаботный завсегдатай заведений с сомнительной репутацией, любитель варить лобстеров, устраивать богемные вечеринки и подбирать всех брошенных и заблудших стоял на пороге нового мира.
Она опустила камеру, как громом пораженная страхом:
— О, Тиан! Я не хочу тебя потерять.
— А я тебя. Но не вы ли, ты и твой муж, упорно толкаете меня вперед?
— Это правда. Но твоя жизнь полностью изменится.
Он обнял ее за плечи:
— Мы всегда будем друзьями.
Перед тем как уйти, Диор и Купер еще раз задержались взглядами на золотистом здании в классическом стиле.
* * *
Пока продолжалось радостное возбуждение, которым сопровождались переговоры Диора с Марселем Бюссаком, в доме, увитом плющом, происходили совсем другие события. Точнее, сначала кое-что привычное перестало происходить, а потом было замечено кое-что новое. Чтобы получить авторитетное мнение по этому вопросу, Купер и Генри посетили семейного доктора. Он осмотрел Купер, пока Генри в тревоге топтался по другую сторону ширмы.
— Мои поздравления, госпожа графиня! — сказал доктор, пожимая руку Купер, когда она снова оделась. — Вы ждете ребенка. Я рад сообщить, что состояние здоровья у вас превосходное. Тем не менее с этого момента я рекомендую вам посещать меня каждый месяц, чтобы мы могли вас наблюдать.
Генри казался оглушенным этой новостью. В глубине души Купер и сама была уверена, что беременна, но ей хотелось получить подтверждение. Правда, Генри всю дорогу до дома вел себя так тихо, что она начала сомневаться, действительно ли эта новость его обрадовала. Поэтому она прекратила болтать о детских вещах и кроватках и впала в такое же глубокое молчание, как и он.
Однако стоило им очутиться дома, за закрытыми дверями, как он схватил Купер в объятия и осыпал ее лицо поцелуями.
— Дорогая! — воскликнул он со слезами на глазах. — Ты снова сделала меня самым счастливым мужчиной на свете!
— Слава богу! — выдохнула она. — А то я уже думала, что ты расстроился.
— Меня просто захлестнули эмоции. Я и надеяться не смел, что стану отцом.
— Признай, однако, что ты делал все возможное, чтобы им стать, — с серьезным лицом произнесла она.
Он расхохотался:
— Любимая, ты ведь тоже сыграла в этом немалую роль.
— Конечно. Я очень хотела как можно скорее зачать нашего первенца. Я ведь тоже не молодею. К тому времени как ребенок родится, мне будет уже двадцать восемь.
— Прекрасный возраст. Бог нас действительно благословил.
* * *
На этой же неделе пришла новость, что Генри представили к ордену Почетного легиона за его заслуги перед Францией. Орден ему должен был торжественно вручить глава Временного правительства Шарль де Голль, и по счастливому стечению обстоятельств одновременно с ним награждали Катрин Диор и Эрве де Шарбоннери. Предстояла встреча друзей и родственников.
Церемонию проводили в Елисейском дворце. Кристиан Диор вместе с отцом и братом Раймоном были в числе гостей. Генерал де Голль, необычайно высокий, в полной парадной форме, возглавлял это мероприятие. За последние два года, проведенные в политической борьбе, он заметно постарел. В своей краткой речи он выразил надежду, что теперь, во времена Четвертой республики, Франция наконец вступит в период стабильности и прогресса. После того как он прикрепил ордена к лацканам награждаемых, последовал приятный сюрприз: Купер вручили коробку с восемью изящными шелковыми шарфами от самых прославленных домов моды Парижа.
Распивая шампанское в позолоченной роскоши президентского салона, они обменялись свежими новостями. Купер была очень рада снова увидеть Катрин, здоровую и загорелую. Та теперь была mandataire еп fieurs coupees — официальным поставщиком, рассылающим букеты свежесрезанных французских цветов по всему миру.
— Власти дали нам эту работу в награду за наши военные заслуги, — поведала она Купер. — Нас спросили, чем бы мы хотели заниматься, и я выбрала это. Нам приходится каждое утро вставать в четыре, чтобы успеть отправить цветы на рынок Ле-Аль, но что может быть прекраснее, чем проводить все свое время в окружении цветов?
— Значит, вы все-таки последовали по стопам вашей матери, — заметила Купер.
— Вы правы. Я думаю о ней каждый день. — Она внимательно посмотрела на Купер, и вдруг выражение ее лица неуловимо изменилось. — Простите меня за прямоту — но вы, случайно, не ждете ребенка?
Купер инстинктивно положила руку на живот:
— Я не думала, что уже заметно.
— Не заметно. Во всяком случае, не по фигуре. Это видно по вашим глазам.
— Вы очень наблюдательны, Катрин.
— Мы с вами друзья, — ответила девушка, — и хорошо понимаем друг друга. Вы просто светитесь, Купер, даже окружены сиянием. Наверное, вы очень счастливы.
— Я счастлива сильнее, чем того заслуживаю.
— Так значит, я права?
— Вы правы.
— Поздравляю вас, дорогая! — Она расцеловала Купер в обе щеки. Но когда отстранилась, было заметно, что мыслями она где-то далеко и глаза у нее печальны. — Материнство… Это такое счастье! Интересно, вы сами-то это понимаете?
— О Катрин! А почему вы не хотите родить ребенка?
— У Эрве уже трое. Больше детей он не хочет, тем более незаконнорожденных. А после всего, что я видела в Равенсбрюке, я вряд ли стала бы хорошей матерью. Это полностью меняет взгляд на вещи.
Купер дотронулась до маленького эмалевого креста на лацкане Катрин.
— Мы так гордимся вами и вашим подвигом.
Катрин грустно улыбнулась:
— Так чудесно быть кавалером ордена Почетного легиона, не правда ли? Они сейчас арестовывают людей, которые предали и пытали меня, убивали моих друзей. Состоится суд, и эти мужчины предстанут перед ним со своими адвокатами и будут защищаться и доказывать, что просто выполняли приказы,
