не укладывалось в голове, как бедняга мог принять за нас это непонятное создание, а потом я вспомнил слова Пакстона: «Он что-то такое делает с моими глазами». И затем я уже только спрашивал себя, каков же будет конец, а что он неотвратим, в этом я больше не сомневался. И… а впрочем, что толку пересказывать вам все те убийственные, мрачные мысли, которые проносились у меня в голове, пока мы бежали по окутанному туманом берегу.
Жуть усиливалась еще и оттого, что солнце светило, а нам ничего не было видно. Мы различали только, что миновали дома и оказались на пустом пространстве перед старой сторожевой башней. А за ней, как вам известно, нет ничего – ни домов, ни людей, только земля, вернее, сплошная галька; справа – река, слева – море, и так долго-долго.
Но, не доходя до этого места, у самой башни мартелло… там старая батарея, на самом берегу, помните? Сейчас от нее, должно быть, осталась пара-другая бетонных блоков, все прочее смыло, но в то время кое-что еще сохранялось, хотя и было частично разрушено. Так вот, мы бросились туда и стремглав взбежали наверх, чтобы перевести дыхание и взглянуть на отмель, если туман вдруг позволит это сделать. В любом случае нам нужно было отдышаться. Мы ведь преодолели бегом милю, не меньше. Разглядеть ничего не удалось, мы уже собирались сойти вниз и продолжить безнадежную погоню, как вдруг услышали звук, который я, за неимением другого слова, назову смехом. Если вы сможете представить себе смех без признаков дыхания, без участия легких, то поймете, о чем я говорю; но думаю, не сможете. Звук этот раздался снизу и ушел в сторону, в туман. Этого было довольно. Мы перегнулись через стену и поглядели вниз. Пакстон был там.
Разумеется, он был мертв. Следы показывали, что он пробежал вдоль края батареи, резко завернул за угол и, несомненно, попал прямо в объятия того, кто его поджидал. В рот Пакстону набились песок и камни, зубы и челюсти были раздроблены на кусочки. Мне хватило одного взгляда на его лицо.
Карабкаясь вниз, туда, где лежало тело, мы услышали крик и увидели человека, мчавшегося по берегу со стороны башни. Это был местный сторож. Опытным взглядом он сумел сквозь туман распознать неладное. Он видел, как упал Пакстон и как, мгновением позже, появились мы. Тут счастье было на нашей стороне: если бы не он, то не избежать бы нам самых роковых подозрений. Не напал ли кто-нибудь на нашего друга, спросили мы. Не может сказать, не разглядел.
Мы послали сторожа за помощью, а сами оставались у мертвого тела, пока сторож не вернулся с подмогой и с носилками. До его прихода мы нашли следы на узкой полосе песка вплотную к стене батареи. Вокруг всюду галька, и никакой возможности определить, куда делся тот, другой.
Что мы могли сказать при дознании? Мы были убеждены, что в данных обстоятельствах наш долг – сохранить тайну короны от газетчиков. Не знаю, что бы вы сказали на нашем месте, но мы сговорились на следующем: познакомились мы с Пакстоном только вчера, он упоминал, что опасается какого-то человека по имени Уильям Эйджер. Кроме того, когда мы догоняли Пакстона, то видели на берегу рядом с его следами другие. Но, разумеется, к тому времени никаких отпечатков на песке уже не было.
К счастью, оказалось, что никакого Уильяма Эйджера в округе никто не знает. Свидетельство сторожа освободило нас от всяких подозрений. Был вынесен вердикт, что имело место умышленное убийство, совершенное одним или несколькими неизвестными. Этим дело и ограничилось.
Все дальнейшие попытки что-либо разузнать привели в тупик, так как у Пакстона не оказалось ни родных, ни близких – буквально ни души. С тех пор я ни разу не бывал ни в самом Сибурге, ни вообще в тех краях.
Вечернее развлечение
Перевод А. Липинской
В старинных сочинениях было делом более чем обычным описывать, как зимним вечером у камелька престарелая дама, окруженная детьми, рассказывает им истории о призраках и феях, а они внимают каждому ее слову, и их сердца переполняются сладостным ужасом. Но про сами эти истории мы так ничего и не узнаём. Нам сообщают, правда, о закутанных в простыни привидениях с глазами словно блюдца и – что звучит еще более интригующе – о Буке (первое упоминание о нем Оксфордский словарь датирует 1550 годом), но какие именно обстоятельства сопутствуют этим впечатляющим образам, остается неизвестным.
И вот она, задача, которая давно меня преследует, но окончательно ее решить я вряд ли способен. Престарелые дамы ушли из жизни, а собиратели фольклора начали свою работу в Англии слишком поздно, чтобы сохранить бóльшую часть историй, которые рассказывались внукам этими бабушками. И все же бесследно такие традиции не отмирают, и воображение может, пользуясь немногими подсказками, воссоздать картину вечернего развлечения, образцы которого – «Вечерние беседы» миссис Марсет, «Диалоги о химии» мистера Джойса и чей-то там опус «От философии в шутку – к науке всерьез» – пытались искоренить, заменив Заблуждение и Предрассудок светом Пользы и Истины. Выглядеть эта картина будет примерно так.
Чарльз. Думаю, папа, теперь я понимаю свойства рычага, которые ты столь любезно объяснил мне в субботу, но с тех пор меня весьма озадачивает работа маятника: почему, если его остановить, часы больше не идут?
Папа. Ах ты, негодник, ты что, баловался с часами в холле? А ну-ка поди сюда! – (Нет, должно быть, это пометка на полях, которая каким-то образом вкралась в текст.) – Так вот, мой мальчик, пусть я и не вполне одобряю, что ты без моего присмотра проводишь эксперименты, которые могут привести к порче ценного научного прибора, я всячески постараюсь разъяснить тебе принципы работы маятника. Принеси кусок толстой бечевки из ящика стола в моем кабинете и попроси кухарку одолжить тебе один из разновесов, которыми она пользуется на кухне.
И пошло-поехало.
Насколько же отличается от этой сценки обстановка в доме, куда еще не проникли лучи Науки! Сквайр, утомленный после целого дня охоты на куропаток и отягощенный обильной едой и выпивкой, храпит у очага. Его матушка преклонных лет сидит напротив и вяжет, а дети (Чарльз и Фанни, а не Гарри и Люси – те бы этого не перенесли!) примостились у ее ног.
Бабушка. А теперь, милые, сидите тихонько и будьте паиньками, а не то разбудите отца, и сами знаете, что тогда будет.
Чарльз. Да, знаю: он взбесится
