с закаменевшим от непогод лиственничным срубом. Шансы на успех не так чтобы велики, особенно если к этим подонкам прибудет какая-то подмога, но чем черт не шутит. Доведу до их сведения, что связался по рации с Дедом, вертолет прилетит в самое ближайшее время. Хотя рация у меня недееспособна и им, кажется, это хорошо известно. К тому же, если уж они решились избавиться от меня путем поджога, то увидев живым и здоровым, вряд ли остановятся перед самыми крайними мерами. Оружия у них, кажется, нет, но подоспевшая в неизвестно каком количестве помощь вряд ли окажется безоружной. Ну а если огонь уже полыхает вовсю, то эти мои весьма рискованные действия окажутся напрасными. Им даже не придется затрачивать усилия на мое «зажмуривание». Без жилья, без продуктов, без экипировки мне в этих местах и недели не протянуть. Тем более что погода, кажется, начинает хмуриться и портиться. Я уже окончательно заледенел без движения в своей засаде. Надо срочно решаться на что-то. Двинуться к распадку, где меня обещал перехватить Омельченко? Но его непонятное невмешательство в то, что происходило на этом небольшом пятачке покатого уступа, выбранного пиратами для его подкарауливания, насторожило меня едва ли не больше, чем неожиданное появление незнакомца. Мне уже не раз приходило в голову, не слинял ли мой напарник в единоличное путешествие по известному только ему одному маршруту?
– Вяжите на совесть, – приказал Рыжий Незнакомцу, который приматывал его к лиственнице какими-то подручными средствами. – Буду объяснять, в живых остался только по причине, что Омеле захотелось посмотреть, кто тут будет парадом командовать. Для вынесения окончательного приговора.
– Какого приговора? – заинтересовался Незнакомец.
– Шутю для шухера. Чтобы сильно не наезжали. Пускай сторожатся, чтобы больше не лажаться. Тоже мне, нашли, кому Омелю поручать стеречь. А если они Леху зазря угробили, я им такой фефер устрою, Константин Сергеевич Станиславский будет аплодировать. Именинник хренов! Это я ему угольков за пазуху насыплю, чтобы дым на том берегу видать было.
Сожаление Рыжего по поводу моей возможной гибели если и не растрогало меня, то заставило чуть снисходительнее оценить его предательское ко мне отношение. Судя по всему, он вряд ли был самостоятельной фигурой в этом содружестве неизвестно с кем. Собственно говоря, мне и жаловаться на него было пока особенно не за что. Разве только за ружьишко, которое Незнакомец сейчас пристраивал над его головой. Ладно, с ним я еще успею поговорить, что такое хорошо и что такое плохо. А вот кто такой этот Незнакомец, куда подевался Омельченко, кто сейчас поспешает на помощь Декану и Хриплому? Какая-то толкучка людей и вопросов на некогда неприкасаемом месте. И, судя по всему, именно я, сам того не желая, послужил причиной этой суматохи и неразберихи. Доказывать, что я здесь ни при чем и моя хата с краю, уже совершенно бесполезно. Да и хата моя, судя по всему, беспомощно догорает на маленьком клочке земли, который Арсений выбрал для нашего стационара. Я посмотрел в направлении нашего опорного пункта для научных исследований, и сердце мое радостно трепыхнулось. Зарево, вопреки ожиданиям, не разгоралось, а едва угадывалось на клочке чуть начавшего светлеть неба над нашим стационаром. Что-то в очередной раз не складывалось у неудачливых искателей чужого золота. Это заметил и Незнакомец.
– Кажется, у наших корсаров очередная непруха, – пробормотал он, вглядываясь в том же направлении, куда пялился и я с крепнувшей надеждой на спасение не поддавшегося пламени стационара. – Здешнюю листвягу зажечь – канистры бензина не хватит. А у них её ноу.
– Комики! – обрадовался Рыжий. – Только бы Леху по злобе не пришибли. Омеля за него напрет, мало не покажется. Ша! Пора вам ноги делать. Разглядели сигнал бедствия.
Я тоже услышал приближающийся осторожный стрекот мотора. Надо было немедленно принимать решение. Незнакомец тем временем хлопнул Рыжего по плечу:
– Ни пуха! Не исключено, что это мои ребята на сигнал отреагировали. Но если что не так, ори что есть сил. Еще неизвестно, как карта ляжет.
– Ляжет, как надо, – уверенно заявил Рыжий и сплюнул в сторону бывшего костра. – Линяйте! Я этим поджигателям сейчас такой драмтеатр изображу, в штаны наложат.
Мотор замолк, видимо, лодка приткнулась к косе у стационара.
– Сам не наложи, – напутствовал Рыжего Незнакомец и исчез. Буквально растворился в начавшей чуть сереть темноте.
Я уже совсем было решил остаться, перебежать на взгорок, где, по моему мнению, должен был находиться Омельченко, и уже оттуда наблюдать за обещанным Рыжим театром, который мог, хотя бы отчасти, прояснить драматургию и распределение ролей среди наших преследователей. Декан, Хриплый, Рыжий, Незнакомец… Теперь бы на остальных глянуть. Может быть, даже выяснить их действия на ближайшее время. Пьеса под названием «Допрос Рыжего – Кошкина» обещала быть весьма интересной и, не исключено, могла помочь сориентироваться в обстановке. Я уже начал было отползать со своего пункта наблюдения, когда неожиданный собачий лай, отчетливо донесшийся со стороны стационара, остановил меня в полусогнутом положении. Присутствие собаки срывало намеченный мною план. Я мог неожиданно для самого себя оказаться на виду, причем в главной роли. Этого ни в коем случае нельзя было допустить. Надо уходить, и уходить как можно быстрее и дальше от этого места. Собака, правда, могла взять след, но следов, ведущих отсюда в разные стороны, было несколько. Вряд ли она сразу разберется, какой предпочтительней. Но уже само присутствие собаки осложняло дальнейшие мои и Омельченко действия, вплоть до полного провала.
Неожиданно, видимо от безвыходности, я разозлился. Почему я должен убегать, скрываться, запутывать следы, подыскивать какие-то оправдания своих действий? В конце концов, это наш стационар, а в настоящее время я полноправный в нем хозяин. И окрестности тоже мои. То есть не мои, конечно, а стационарные. И совершенно нечего здесь делать посторонним, совершающим всякие противоправные действия в виде поджога, незаконных наблюдений и преследования моего личного гостя. Гость, правда, куда-то исчез, не предупредив толком о дальнейших совместных действиях. Но это его право. Свои же права я должен сейчас защищать самостоятельно.
Понимая в глубине души, что поступаю более чем легкомысленно, я, не скрываясь, подошел к Рыжему, на которого при виде меня накатил столбняк, и он только беззвучно открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, снял ружье, висевшее над его головой, переломил, проверяя наличие патрона, закрыл, взвел курок и, достав большой складной нож, перерезал удерживающие мнимую жертву Омельченко путы. Собачий лай быстро приближался.
– Хреново, – буркнул наконец Рыжий. И немного погодя: – Хреновей некуда.
– Почему и кому? – поинтересовался я, отходя на всякий случай в сторону от присевшего зачем-то
