Олвин поднимается и обнимает меня.
– Он не знал, с кем имеет дело, – говорит она с такой отчаянной преданностью, что мне становится больно.
– Что будем делать? – спрашивает Якс.
– Ничего, – отвечает Мордекай, и все смотрят на него с удивлением.
Кроме меня. Кажется, я понимаю его замысел и совершенно с ним согласна.
– Ничего? – А вот Якс еще не понял.
– У нас есть преимущество, – объясняет Мордекай. – Они не знают, что мы их раскусили. Если мы сейчас откроем карты, то проиграем, поскольку у нас пока нет поддержки. Но мы ее получим. Все больше Хранителей недовольны тем, что вынуждены сидеть за этими стенами, а люди снаружи страдают. Когда мы расскажем им о том, что произошло этой ночью, к нам захочет присоединиться еще больше сочувствующих. Что еще важнее, лишь очень немногим нравится Рэйф – его поддерживают лишь из преданности Арлану. Если сумеем убедить их в том, что Марианну собирались убить, мы покончим с заговорщиками раз и навсегда.
– Тогда дождемся подходящего времени, – говорит Астрид. – Времени, когда сможем собрать армию.
Мне удается благодарно кивнуть в ответ, однако в действительности я не перестаю думать о Торине, о выражении его лица, когда на него напали, обо всем, через что он прошел из-за меня. Это все моя вина. Сейчас мне как никогда хочется оказаться с ним рядом.
Я спохватываюсь, что до сих пор не поведала друзьям о своем споре с Гаем. Но сейчас он представляется неважным по сравнению с масштабом нового открытия. Кроме того, откладывая в долгий ящик свое стремление стать волшебницей, я получаю время на то, чтобы познакомиться с другими Хранителями и заручиться их поддержкой.
Потому что больше я не тешу себя никакими иллюзиями. Капюшоны – не единственные, с кем мне предстоит сразиться. Я вступаю в войну с Рэйфом, которая длится уже не один месяц. Просто я об этом не догадывалась.
22
Остаток дня мы проводим вместе, вырабатывая стратегию. Несмотря на всю серьезность разговоров, я не могу не заметить, как Мордекай улыбается про себя.
– Что тут смешного? – интересуюсь я в конце концов, раздраженная тем, что он способен веселиться в подобной ситуации.
– Ты, конечно.
– Я? Что я такого сделала?
Его улыбка ширится:
– Ты решилась стать королевой.
– Наконец-то, – добавляет Якс.
Я отмахиваюсь, однако понимаю, что он говорит правду. В какой-то момент в тот день я приняла решение. Я отказалась от судьбы волшебницы, а из Бронна получится Гадюка лучше меня. Власть королевы, возможно, скоротечна и на нее покушаются другие, однако я смогу воспользоваться ею во благо.
– Ну не могу же я позволить ему захватить престол? Он подослал ко мне убийцу. Точно знаю, что ему удалось смертельно ранить Торина. Он недостоин зваться королем. – Я подразумеваю Рэйфа, однако Арлан и Ина ответственны в той же мере. – И если я хочу покончить с Капюшонами, мне нужен трон.
– Хорошо, – говорит Мордекай. – Если ты определилась, людей будет проще сагитировать.
С наступлением вечера Яксу и Мордекаю приходится идти исполнять свои обязанности. Мы же остаемся вместе, не желая проводить время в одиночестве.
Я наблюдаю за Олвин и Астрид, которые сидят рядом, соприкасаясь плечами и коленками, и улыбаюсь про себя. Я знаю, что они сблизились, но в этом есть и что-то еще. Более глубокая привязанность. Это придает мне уверенности в том, что даже в темные времена, когда все кажется таким блеклым, всегда есть место дружбе.
Ночь полна тревоги, поэтому мы шепчемся обо всем и ни о чем, пока глаза не начинают слипаться, и только тогда мы решаем вздремнуть, чтобы затем отправиться на новое дежурство. Однако когда Олвин уходит, я задерживаюсь, чтобы поговорить с Астрид.
– Послушай, если со мной что-нибудь произойдет, позаботься об Олвин. Если я погибну, трон должен достаться ей, поняла?
Астрид не удается скрыть удивления – или озабоченности.
– Ничего с тобой не случится.
Однако моя смерть была предсказана, и я знаю, кто пытается меня убить. В запасном плане нет ничего нелепого.
– Ты сама сказала мне, что я не одинока, и была права. Установление мира потребует участия всех нас. Если меня не станет, я хочу быть уверена в том, что вы продолжите мое дело.
Астрид вздыхает и в итоге соглашается.
– И ты не хуже меня знаешь, что из Олвин получится исключительная королева, – заканчиваю я.
– Не думаю, что кто-нибудь станет спорить с твоим выбором, – говорит Астрид. – Но с тобой ничего не случится, поняла?
Я улыбаюсь, чтобы ее успокоить:
– Поняла.
Однако по дороге к себе я жалею о том, что не верю собственным словам. Я встревожена и не могу отделаться от ощущения, будто упускаю что-то важное.
Вид тела, растянувшегося на полу перед моей спальней, прогоняет все мысли.
– Гай! – Я подбегаю к нему, не зная, жив ли он.
К счастью, он шевелится, хотя, оказавшись рядом, я вижу, что у него течет кровь из живота.
– Гай, что случилось?
– Я пришел с тобой повидаться, – говорит он, постанывая от боли. – Они уже были тут… они дрались, и он пырнул меня.
– Кто дрался?
– Мордекай. Он жив?
Я вскакиваю и бросаюсь в комнату, которую явно обыскивали. На полу за кроватью лицом вниз лежит Мордекай, и я подбегаю к нему.
– Нет, нет, нет! – кричу я.
Горе душит меня, когда я переворачиваю его на спину и вижу пустые остекленевшие глаза. На лице удивление от того, что кто-то его превзошел. Я прикасаюсь к его груди, и мои пальцы становятся мокрыми от крови. Удар клинка пришелся точно в сердце.
– Прости, – говорю я ему, смахивая пряди с его лба, мечтая, чтобы он очнулся, улыбнулся мне и посмеялся над тем, что я купилась на его розыгрыш.
Однако ничего не осталось, и потеря холодом растекается по моим венам. Я уже ничем не могу ему помочь, но Гай еще жив, и потому я заставляю себя оставить друга и вернуться к учителю.
– Мордекай мертв. Давайте я вам помогу, – предлагаю я, однако Гай отталкивает меня.
– Нет, я могу сам о себе позаботиться. Ты должна его остановить, того, кто это сделал. Он сбежал из дворца. Если пойдешь нашим маршрутом, ты перережешь ему путь. Пожалуйста, ты должна поймать его.
Он наверняка имеет в виду желтоглазого убийцу. Вероятно, тот понял, что я узнала его, и наведался ко мне, хотя я даже предположить не могу, что он искал и почему там оказался Мордекай. Проверял, вернулась ли я целой и невредимой к себе в спальню? Или хотел со мной о чем-то переговорить? Неужели я уже никогда не смогу его об этом спросить?
