Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
в рассказе „Кулики-сороки“, — медово-рыж, острижен наголо, со следами золотушного крапа, ушаст, безбров и конопат…»
Ураган коллективизации вышвырнул семью из села в город, где пришлось долго ютиться по чужим углам. Отец пошел в котельщики, а мать, надев красную косынку, — в ситопробойщицы.
Ранняя разлука с милым деревенским ладом всколыхнула в душе мальчика напряженное стремление запомнить свой детский рай, не утерять из него ни крошки, ни капельки. В сердце затаилась мечта непременно вернуться на покинутую землю, в дедушкин дом. Туда, где «с легким шуршанием хлебы один за другим слетали с лопаты на выскобленную столешницу, и сначала кухня, затем горница и все закоулки в избе начинали полниться теплой, жирной сытостью, которая потом проливалась в сени, заполняла собой двор и волнами катилась по улице…».
Душистый хмель этих воспоминаний, должно быть, и разбудил в голодном мальчишке дар художника. В засушливом и трагическом 1932 году тысячи истощенных людей потянулись с выжженного зноем Поволжья через Курск на север. Многие погибали в пути. Курск тоже безнадежно голодал. Когда на будущий год Жене пришла пора идти в школу, мама только головой покачала: ну как потянуть учение такому худобному да немощному?
Напасти на Женю сыпались одна за другой, не давая передышки: то голод, то сыпной тиф, а за ним и коклюш, и «куриная слепота». Пацаны зло дразнили его «доходягой Жекой». И оставили бы его на второй год, если бы не учительница Мария Алексеевна. Входя в класс, она всегда спрашивала, у кого что было на завтрак, да и был ли он вообще, этот завтрак. Женю она навещала дома, однажды принесла ему бутылёк с рыбьим жиром: «Пей каждое утро по столовой ложке».
На фотографиях середины 1930-х годов сидит десятилетний старичок, смиренно положивший руки на колени. И кажется, что он смотрит не на фотографа, а тщится рассмотреть что-то далекое.
Жене Носову было шестнадцать, когда началась Великая Отечественная война. В 1943 году, после окончания восьмого класса, он ушел на фронт, стал артиллеристом противотанковой бригады. Участвовал в операции «Багратион», в боях на Рогачевском плацдарме за Днепром и в разгроме Бобруйского котла, освобождал многие белорусские и польские города. В начале весны 45-го года был тяжело ранен в Мазурских болотах под Кенигсбергом, во время страшных боев по прорыву восточно-прусских укреплений. Вернулся на родину санитарным поездом. Полгода был прикован к койке в госпитале подмосковного города Серпухова. Правда, 9 Мая уже кидался подушками от радости с товарищами по палате.
Много лет спустя Евгений Носов вспомнит этот день в рассказе «Красное вино Победы» (1969). И всех своих товарищей воскресит бережным, любящим словом. И шумного волгаря Сашу, по прозвищу Самоходка, и рассудительного помора Бородухова, и молчаливого богатыря Михая из бессарабского городка Фалешты, и закованного в гипс с головой Копешкина из пензенского села Сухой Житень… И становится понятно, почему мы победили: не только все города, большие и маленькие, но даже самые неказистые и, быть может, на карте не обозначенные деревеньки, — все имели своих защитников на фронте.
«Я пытался представить себе родину Копешкина. Оказалось, никто из нас ничего не знал об этой самой пензенской земле. Ни какие там реки, ни какие вообще места: лесистые ли, открытые… <…>
<…> Я уже вторую неделю тренировал левую руку и, размышляя о копешкинской земле, машинально черкал карандашом по клочку бумаги. Нарисовалась бревенчатая изба с тремя оконцами по фасаду, косматое дерево у калитки, похожее на перевернутый веник. Ничего больше не придумав, я потянулся и вложил эту неказистую картинку в руки Копешкина. Тот, почувствовав прикосновение к пальцам, разлепил веки и долго с вниманием разглядывал рисунок.
Потом прошептал:
— Домок прибавь… У меня домок тут… На дереве…
Я понял, забрал листок, пририсовал над деревом скворечник и вернул картинку.
Копешкин, одобряя, еле заметно закивал…»
И люди будут читать эти строки и плакать, плакать и читать.
В те годы, когда рассказ «Красное вино Победы» вышел в свет, литературные критики спорили: какая правда правдивее — окопная или штабная? Какой взгляд на войну вернее — солдатский или маршальский? Но вот вышли военные рассказы и повести Носова, и весь этот надуманный спор забылся — открылась правда такая огромная, что она обняла все другие правды своим горестным материнским объятием.
После госпиталя, в сентябре 1945 года, двадцатилетний фронтовик Евгений Носов вернулся в школу доучиваться. Ковылял на занятия, крест-накрест перевязанный бинтами. Когда он в первый раз открыл дверь класса, дети встали, застучав крышками парт, — приняли его за учителя. А дома на гимнастерке остались медали «За отвагу» и «За боевые заслуги» и два ордена — Красной Звезды и Отечественной войны.
Получив школьный аттестат, Носов вместе с молодой женой Валей уехал в Казахстан, на строительство железной дороги Турксиб — Талды-Курган. Устроиться там калеке было некуда, спасибо местной газете — взяли в редакцию художником-ретушером.
Вернувшись в Курск в начале 1950-х годов, Евгений Носов стал корреспондентом областной комсомольской газеты. К редакционным заданиям относился, как к боевым. В 1952 году его послали в дальний колхоз подготовить полосу авторских заметок. Приехав в райцентр и не найдя машины, он выпросил лыжи и отправился за много километров, а через сутки, собрав необходимый материал, рванул обратно. Всю ночь шел на лыжах, а под утро пешком — порвались ремни на креплениях. Добравшись до дому, не свалился спать, а засел печатать отснятые фотографии и править заметки…
В 1957 году в Курске в альманахе для детей был опубликован первый рассказ Евгения Носова. К моменту поступления в 1960 году на Высшие литературные курсы он был уже автором двух книг. На курсах подружился с такими прекрасными писателями, как Виктор Астафьев, Новелла Матвеева, Василий Белов, Борис Можаев…
Именно в это время у Евгения Носова сложилось очень скромное, крестьянское отношение к писательскому ремеслу. Он не любил громких слов и всегда чурался кого-то поучать.
«Я — обыкновенный смертный, как и все люди, и отличаюсь, скажем, от той же бабы Дуси только тем, что она, труженица, копает — иногда под моросью — картошку, а я сижу за столом да копаю слова…»
Кажется со стороны: невеликий это труд — «копать слова». Но оглянитесь, прислушайтесь. Да, слов вокруг нас много, как на ярмарке. Они сыпятся из телевизоров и радио, бросаются в глаза с рекламных афиш, глянцево лоснятся на обложках журналов… И все-таки какой-то скучный товар на этой ярмарке. Слова по большей части подержанные, да еще будто измельченные, высушенные городским
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
