холода и волнения — из-под края ночной рубашки выглядывали голые щиколотки. От нее еле слышно пахло лавандой, и этот запах не оставлял Ивэну никаких сомнений — на краю его кровати, судорожно сжимая его до хруста ребер, сидела Мириам.
— Все хорошо, — тараторила она, пытаясь отдышаться. — Все хорошо. Все хорошо.
Мириам неслась в его покои быстрее ветра, но Ивэн никак не мог понять почему. Он напрягся, противясь окутавшему его чужому теплу после леденящих объятий такого реального сна. Он не помнил, чтобы его обнимала мать, в объятия девушки он никогда не попадал прежде, и для себя заметил, что ощущать кого-то рядом оказалось приятно.
— В этой кровати прежде не было девушек в ночных рубашках, — тихо обронил Ивэн.
Смех в ее обществе выступал чудесной броней от неловкости и смятения. Он надеялся, что Мириам с легкостью заглотит предложенную наживку и подарит ему один из всегда заготовленных смешков, тех, с которыми он был знаком по зловредным огонькам в ее глазах. Но она отпрянула и толкнула его в грудь совсем так, как по ту сторону сна сделал Аарон.
— Ты. Напугал меня. До смерти, — зашипела на него девушка, чеканя обиду в словах.
От выказанного ею беспокойства и сочувствия не осталось и следа. Она изменилась так резко, что Ивэн лишний раз упрекнул себя — он знал ее, казалось, уже сотню лет, но все не мог свыкнуться с тем, как легко она вспыхивает от гнева. Огонь от огня. Он потупил взгляд, все больше погружаясь в недоумение, но вдруг испугался, что шея его не была спрятана под привычным платком и Мириам могла узнать о нем больше, чем хотела бы сама. Он мог просто приказать ей уйти, но никак не мог позволить себе растерять в этом приказе человечность. Она бежала к нему испуганная и потерянная не меньше, чем он сам, и вовсе не заслужила дурного обращения.
На столе у кровати догорали три свечи, явно зажженные заклинанием Мириам. Ивэн подумал встать и переместиться в более мрачную часть своих покоев, но попытка подняться была довольно резкой, и он, запутавшись в собственных простынях, рухнул обратно, теряя опору и широко раскинув руки.
Мириам беззвучно и быстро соскочила с края кровати, в два прыжка оказавшись у камина, и поленья, недогоревшие с вечера, вспыхнули алым. Она была так зла, что заставила бы гореть даже сам пепел.
— Я видела твой проклятый шрам, — тихо произнесла она. — Видела еще в хижине Гудрун, пока ты был без чувств. Видела, когда обрекла себя быть привязанной к тебе. Мой огонь… тот, что я тебе подарила, знает, что ты был в беде. Я знаю, что не смогла заставить тебя вернуться. Но ты лежал здесь, совсем как твой отец, и я боялась, что ты останешься там, как и он… И тогда…
Губы девушки затряслись, и она поспешила спрятать свое лицо в ладонях.
— Самое время объясниться, мой король, — сказала Мириам отреченно, в миг вытравив из голоса любое волнение.
Ивэн наконец поднялся, на ходу придумывая с чего начать свою историю, сорвал с кровати одно из одеял и молча протянул девушке. Ее накидка, взмокшая от снега, не располагала к долгому разговору.
— Отвернись, — грубо скомандовала Мириам, и Ивэн хмыкнул — командовать у нее получалось лучше, чем скрывать свою привязанность к Моргану.
Вспомнив о припрятанном штофе пряного вина, оказавшегося у него незадолго до ночи, он решил, что самое время разделить его с девушкой.
— Я видел отца, Мириам, белую мглу и множество змей, — тихо признался он, наполняя серебряные кубки на столе.
Обернувшись на девушку через плечо, он увидел, что та, укутавшись в поданное им одеяло, устроилась у камина, подобрав под себя ноги. Лицо ее все еще было строгим и напряженным, будто она была готова спалить в безумном порыве все вокруг.
— Там я потерял корону. Она ушла на дно озера, чем отец, как мне представилось, был несказанно недоволен. А еще он сказал, что я не виноват в его смерти.
Мириам сморщила нос, принимая кубок из рук Ивэна — то, о чем он говорил, только больше запутывало ее.
— В чем здесь твоя вина? Ты был в ту пору за много миль от дворца и носил монашескую рясу, не нося с гордостью своего собственного имени.
— Я видел, как умер отец. Тогда я еще не знал, что это он, понимаешь? — Ивэн сел напротив девушки и сделал большой глоток из кубка, силясь заглушить горечь сна. — Я подумал тогда, что это я сам, только старше. Мать ненавидела меня, видя во мне его отражение, но я не мыслил, что она была настолько права. А теперь я ее понимаю, — Ивэн замолчал, переводя дыхание и ухмыльнувшись воспоминанию о безумной схожести с отцом, а затем перевел взгляд на Мириам, смотревшую все это время за танцем огня в камине.
— Я помню ту ночь. Вообрази, что кто-то выкрал твой разум, но ты видишь, чувствуешь, понимаешь, что делает твое тело, не принадлежащее тебе, — сбивчиво продолжил он.
— Похоже, на сказки о Блуждающих-во-снах, что мне приходилось слышать в детстве. Дети пересказывали их друг другу, а потом лишались сна в страхе, что кому-то по силам выкрасть их душу, когда они закрывают глаза, — девушка поежилась, вспоминая, как однажды глупые детские шутки напугали ее.
— Никто никогда не рассказывал мне страшных сказок, Мириам, — Ивэн возразил ей, уставившись на собственные босые ноги. — Я не знаю, что это была за магия. Быть может, древняя как сам мир. Но я оказался в этом замке, подошел к спящему мужчине, так похожему на меня, взял в руки подушку с искусной вышивкой и задушил его. Мой разум, та его часть, что принадлежала мне, вопил от ужаса, но это сделал я. Я без конца повторял себе, что это не правда, а затем очнулся в собственной келье. Рвал простыни, вязал узлы. Тогда все было реально, но кто-то вел меня как куклу на ярмарке, подергивая то тут, то там. Петля сжалась на моей шее и я, должно быть, в самом деле, умер тогда. Хоть на мгновение, но я был мертв, Мириам. Должно быть, веревка оказалась не так крепка.
Уж если так случилось, то хочется верить, что я еще на что-то годен Создателю… Отец в том сне, что видел я сегодня, говорил о моем брате. Он говорил о том, что тот стал злом. Ты веришь мне, Мириам?
Девушка недоверчиво косилась на него, нахмурив брови, но потом вдруг положила свою ладонь на руку
