Данька уже проснулся. Его голос раздавался из гостиной. По телефону разговаривает? Да. С девочкой. Я улыбнулась помимо воли. В комнату заглянула. Сидит, ноги длинные на журнальный столик закинув. Мой маленький сын внезапно вытянулся. Он выше меня, боюсь, ещё пару лет и обгонит Макса. Мой сын – красивый. И да, этой зимой ему будет четырнадцать. Подумать только.
– Дань, – попросила я. – Иди помоги папе снег чистить. Скоро с крышей завалит.
– А смысл? Завтра новый выпадет.
– Дааань.
– Ну хорошо, мам.
Поднял рывком своё длинное, нескладное ещё тело и ворча под нос пошёл одеваться. Выпила чаю, выглянула – помогает. Глядишь и правда гараж откопают. Мне машина не помешает. Открытие давит на меня, гонит прочь из дома. Куда угодно…ехать по заснеженной дороге. Работать, выдумывая себе работу. Загонять себя, чтобы не думать.
Гараж откопали. Машина прогревалась, Максим смотрел на меня с обидой.
– Матвеевы приедут уже в пять, Вер.
– Я успею, честно.
Он подошёл, обнял меня сзади. Тоже творение нынешней зимы, и на шапке она у него искрится снежинками, даже пахнет от Макса снегом.
– Вера, у людей должны быть друзья. Обычные. С которыми можно разговаривать. Сплетничать даже. Развлекаться. Это нормально. Матвеевы тебе понравятся.
– Успею, – терпеливо повторила я. – И буду улыбаться твоим Матвеевым самыми обольстительными своими улыбками.
– Обольстительные придержи для меня. Им и обычных хватит.
Я улыбнулась, надеюсь, обольстительно, села в машину. Поехала на работу. Работа у меня была именно та, о которой мне мечталось. Кто-то покрутит у виска пальцем, а я всегда мечтала открыть дом престарелых. И теперь он у меня есть, спасибо Максу.
Новенький двухэтажный особняк. Мне предлагали здание девятнадцатого века почти в центре города. Я представила себе холодные комнаты, неискоренимые сквозняки и отказалась. Я лучше без исторической ценности. У меня сорок шесть подопечных. Большинство из них находится здесь на коммерческой основе, но и на благотворительной основе мы тоже принимаем. За это я получаю неплохие субсидии от государства. Я вообще готова принять всех, кто во мне нуждается. Но менталитет наших стариков таков, что они предпочтут умереть в родных стенах. Другое дело, что не у всех эти стены есть. А у кого-то родственники, которым проще заплатить мне, чем жить со стариком. Я принимаю всех и делаю все, чтобы скрасить их дни, возможно, последние. Чаще всего, так и происходит.
У нас тоже чистили снег. Расчищали тропинки в саду, многие мои подопечные с удовольствием и подолгу гуляют. Вот наступит весна, оттает мой пруд, в который впадает самый настоящий ручеек. У пруда ивы, лавочки в тени. Скорее бы. Надеюсь все мои старики до этой весны доживут.
Сейчас на одной из лавочек сидит Мария Викторовна. Одна. В окно поглядывает нянечка, рядом охранник, успокаиваю я себя. Нужно подойти, но у меня сил нет сейчас выслушивать чужое горе. На меня давит открытие.
– Здрасьте! – громогласно поздоровалась со мной Настя, дежурная медсестра. – А я вас не ждала сегодня. Скажу на кухне, пусть чаю организуют?
– Пусть организуют, – согласилась я.
Поднялась в свой кабинет, сняла пуховик, повесила на рогатую вешалку. Посмотрела в окно. Тянула время. А потом села и потянулась к ящику стола. В нем – моя тайна. Моё открытие, которое жрёт меня изнутри уже пять дней. Открыла и дверь хлопнула – Настя. Я толкнула ящик, задвигая его внутрь. Он, как назло застрял, задвигаться отказался, пришлось приналечь всем телом. О моём открытии никто не должен знать.
– Кушайте, – попросила Настя. – Совсем прозрачная! Сляжете, что мы без вас будем делать?
И ушла. Я посмотрела на поднос. Чай в чайнике, с заботливо надетой на него вязаной курицей – чтобы не остыл. Пирожки в блюдце. Тонкие дольки лимона. Варенье. Яблочное, золотистое. Тонкие дольки ароматных яблок в почти прозрачном сиропе.
А я ведь уже пять дней не ем, осознала я. Нет, голодом себя не морю. Пью чай, много-много чая. Порой перехватываю что, когда кормлю своих мужчин. А полноценно – нет, не ем. И пирожки показались такими ароматными…Откусила один. С луком и яйцом. Второй с мясом. Третий с яблоками. И съела все три. А потом пила чай горячий вприкуску с вареньем. И тепло стало изнутри, и хорошо бы, если бы не открытие… Оно мешало наслаждаться жизнью.
Выдвинула ящик стола. Даже руки затряслись. Вот глупая я!
В ящике тесты. Их четыре. Я до последнего надеялась, что ошибка. Можно ошибиться четыре раза? Наверное, можно. Я всю жизнь ошибаюсь, и останавливаться похоже, не намерена. Я храню тесты здесь, уже пять дней. Иногда смотрю на них. И тогда чревоточина жрёт меня изнутри.
Их надо уничтожить. Пока никто не увидел. Особенно Максим. Я сложила их в пакет и решила избавиться от них городе. Там анонимно. А здесь увидят в мусоре, слухи пойдут. Поздравлять ещё начнут, не дай бог.
Мне было назначено на два часа. На работе я так и ничего не сделала, здесь я пряталась от Максима. Чаю вот только попила, с пирожками…
Клиника была частной. Я надеялась, что никого из знакомых не встречу. Шла по коридору опустив голову за девушкой администратором. Вошла в кабинет, разделась. Я все ещё надеялась на ошибку.
– Беременность? – спросил врач.
– Может просто гормональный сбой? Я укол делала…на четыре года. Второй раз уже. Никаких нареканий, помогает. Беременностей не было…Впереди ещё год, понимаете? Я бы потом ещё один укол сделала. Мне нужно знать…это же ошибка?
Врач указал мне на кресло. Я влезла, неудобно, металл холодный, а ещё частная клиника… чужие руки, тоже неприятно холодные в одноразовых перчатках мяли мой живот, проникали пальцами внутрь меня. Я закрыла глаза, призывая себя хоть немного расслабиться. Я до сих не переношу мужских прикосновений, пусть даже и знаю, что это врач. Я слишком привыкла к своей комфортной нише. Я, Данька и, конечно же, Макс. Мне не нужно никого. Ни друзей, ни врагов. Подсознательно я жила в постоянной готовности бежать. Вот только детище моё – дом престарелых…его, как бросить?
– На кушетку, – попросили меня.
Я слезла с кресла. Легла на кушетку. Снова глаза закрыла. Фыркнул, выдавливаясь на мой живот из тюбика мединский гель. Холодно. Почему вокруг такое холодное все? Врач молчал. Я продолжала обманывать себя – все хорошо. Правда же, хорошо?
Звук обрушился на меня без предупреждения. Словно я стояла на рельсах, а на меня неслась многотонная махина поезда, и монотонное тук-тук-тук сотни колёс несло мне смерть. Фигурально, оно и размазало меня. В лепешку.
– Выключите! – закричала, не сдержавшись я.
Врач пожал плечами и выключил звук. Сердцебиение ребёнка, которого я ношу под сердцем стихло, его словно отрезало, и наступившая тишина была оглушающей.
– Восемь недель, – спокойно проинформировал меня он.
