—… пара хотела здоровое дитя, так? — мягко озвучил мои мысли Оустилл. — У тебя слишком большое сердце, чтобы оставаться в стороне, Dearg. Ты не только подарила свое право на рождение ребенка — это оформлено юридически, как полагается, — ты еще и стала донором яйцеклетки после соответствующей гормональной стимуляции. Ирвин, хоть и носит фамилию Барнетт, не имеет с тобой никакой степени родства, это другая ветвь клана, так что речь о кровосмешении не шла вовсе. Та самая неделя, которая выпала из жизни, включала забор яйцеклетки, экстракорпоральное оплодотворение, скрининг здоровья зародыша. Все сделано нелегально, через частную группу врачей, оказывающих такие услуги — как из желания побочного заработка, так и из добрых, по их мнению, побуждений. Если не ошибаюсь, в этом участвовала и госпожа Хаттан, мать Эдме, но ее дочь оставалась в полном неведении. Чем меньше лиц в курсе, тем лучше, а то ведь недолго и распрощаться с медицинской практикой после выплаты огромного штрафа.
— Знал только папа. Он нашел хорошую няню для Эвана. — Прошептала я, заворожено глядя на приборную панель, где светился маленький дисплей сетевого блока. — Я вернулась домой и сразу легла на стерилизацию. Тянуть нельзя было, по закону на процедуру отводится месяц после отказа от права на второго ребенка.
Господь благоволил непутевой Клариссе: подсадка эмбриона и вынашивание прошло благополучно.
С дисплея на меня смотрел рыжеволосый и веснушчатый малыш. Ирвин сам шатен, к тому же конопатый, так что хоть какое-то сходство с отцом имеется… Я перестала приезжать в Бремор в гости, потому что не думала, что эти визиты станут для меня столь болезненными. Ирвин и Кларисса также хотели, чтобы мальчик вырос в уверенности, что Кларисса — его мать. Она и была ему матерью, растившей и воспитывающей. Порой квохтала, как наседка, но это компенсировалось мужским влиянием Ирвина и его отца. А уж старшие пацаны не чаяли души в младшем братишке!..
— Генетически Ник Барнетт — твой сын, Айли. Здесь все документы, какие получилось найти, и запись беседы с подпольным репродуктологом. И еще одна запись, совсем свежая… Я убедил уничтожить всю медицинскую документацию о рождении мальчика, включая генетическую карту, которую такие врачи всегда сохраняют в своей базе данных. Это и статистика успеха, и страховка, гарантирующая молчание клиентов.
— Убедил? — переспросила я, зная, что за этим глаголом могут скрываться какие угодно действия.
— Да. — Беспечно ответил полковник. — Финансово и не слишком дорого. Ты сейчас листаешь всего лишь цифровые копии. Слово лорда. Одно движение твоего пальца — и их нет.
Земной шар пока отказывался вращаться. Все замерло, кроме мельтешения голографических скринов перед глазами.
— Кто-то из Эльдендаалей знает? — как можно безразличнее поинтересовалась я. — И… эльфийские спецслужбы? Или человеческие?
Боже! А ведь если до прошлого докопался Оустилл, то это может сделать кто угодно, от журналистов до каких-нибудь любителей жареных сенсаций или тех, кто подобно рядовому Силану, видит во мне источник бед своих близких… Но Силан отказался от мести, а тот, кто захочет пойти по его стопам и убедится, что под защитой Палача Оустилла до меня не добраться, начнет искать другие пути воздаяния…
И найдет Ника?! А если Темные используют этот факт для какого-нибудь шантажа?!
Бирюзовые глаза на невозмутимо спокойном лице. Не на смазливой роже, как я думала совсем не так давно. На лице, принадлежавшем бессмертному нелюдю, вдруг ставшему единственным близким.
— Никто не знает, Dearg. Тот, кто помог найти информацию, передал ее мне для единоличного пользования. Он будет молчать. Сейчас я выйду подышать воздухом. Посмотри и послушай все спокойно и… можешь удалить.
Эльф вышел, захлопнув дверцу. И не сказал ничего о том, что я могла бы сделать взамен, получив его слово и возможность сохранить тайну Ника. Что ж, я ознакомилась со всеми записями… Это честный обмен, Оустилл, будь ты неладен, Темный!
Я могу в последний раз переступить через свою гордость и принципы — ради ребенка, который несет в себе частичку меня самой.
Одно движение пальца — и тайна останется таковой…
Я открыла пассажирскую дверцу и сползла с высокой подножки «Валькирии». Полковник стоял футах в пяти от машины, засунув руки в карманы джинсов и по-мальчишески заинтересованно наблюдая, как два воробья около живой изгороди пытаются поделить дождевого червя.
— Оустилл! — окликнула я. — Когда нужна пресс-конференция?
Дроу никак не выразил ни радости, ни торжества от достигнутой цели, не выказал вообще никаких эмоций. И только бирюза глаз была глубокой и темной, как будто он сделал нечто, приходящееся не по душе себе самому.
— Полагаю, трех дней на подготовку будет достаточно, Dearg…
Мы вернулись на виллу, где ждал истосковавшийся монстр по имени Харт, кидавшийся от одного из нас к другому, и не находящий ни в хозяине, ни в хозяйском трофее должного энтузиазма в желании поиграть.
За эти три дня мы так и не притронулись друг к другу, как будто оба натыкались на невидимую стену.
* * *
Здание Нового Парламента в Эдинбурге кем только не было окружено: уже на ближайших улицах стояла куча полицейских кордонов, а вокруг самого Парламента было оцепление, состоящее как из солдат регулярных частей военного контингента Шотландии, так и из бойцов эльфийской гвардии. Этот июльский день был щедр на солнце с самого раннего утра, и солнце сопутствовало нам всю дорогу, когда «Валькирия» ехала в Эдинбург в сопровождении двух армейских броневиков. Харт вновь остался скучать на вилле. Оустилл был сосредоточен и еще более немногословен, чем обычно. Я думала, эльф наденет парадную форму, но он отдал предпочтение полевой. Вот только на всех его бойцах все те же черные шлемы, а на полковнике — черный берет. Коса тщательно заплетена, так, что не выбивается ни один волосок, и перекинута через плечо.
Рядом с ним я кажусь совсем мелкой, хотя туфли на достаточно высоких каблуках, я давно такие не носила…
Одежду он выбирал для меня сам.
Ярко-синее платье прямого покроя — льняное, с небольшим добавлением шелковой нити и какой-то хитрой синтетики, а потому не мялось. Для официального мероприятия длина была оптимальной, чуть ниже колен. Квадратный вырез открывал ключицы, но, как и обещал Оустилл, на мне не было того самого колье, предназначение которого являлось столь очевидным… Я была благодарна хотя бы за это. Белый жакет прикрывал татуировку на руках, она была заметна только на ребре ладони. Когда я сяду, сложив перед собой руки на столе (а это придется сделать), рукава слегка приподнимутся. Тогда будут видны запястья: вместе с эльфийскими браслетами и тонкой черной вязью, убегающей под рукава.
— Если хочешь, купим тебе темные очки. — Добавил Оустилл, когда доставили заказанные вещи. — Снимешь их уже в зале.
Я покачала головой, отказываясь. Какой смысл прятать глаза? Чужих взглядов будет много: любопытствующих, пренебрежительных, сожалеющих, раздраженных. Их все нужно будет встречать с открытым лицом, и только так…
