– А я тебя сразу узнала, – с торжеством на весь стол заявила она. – Ну, я сначала подумала, что ты какая-то самозванка, а потом смотрю, и правда – ты!
– Варя! – взмолилась мать.
– Да надоело уже! – взбунтовалась Варя, откладывая вилку. – Ну не хочу я больше есть.
Она сорвала салфетку, спрыгнула со стула и подбежала к Майе. Вынула что-то из кармана и положила на стол перед ней.
– На, держи! – сказала она.
Перед Майей на белую скатерть стола легли ее потерянные часики.
Варя вернулась на свое место. Майя машинально взглянула на циферблат. Он был пуст – на нем не было ни стрелок, ни делений, ни часов, ни минут. Времени не было. Она посмотрела на отца. Тот молчал. Майя не выдержала, заговорила.
– Я не понимаю…
– Ты их у озера обронила, а я и подобрала. Чего тут понимать! – не выдержала Варя. Она прямо ерзала на стуле от нетерпения.
– Варвара Андреевна! – раздалось грозное предупреждение бабушки.
Но Варе было шесть лет, и она уже умела обходиться со всеми родственниками. Она обезоруживающе улыбнулась Иде и повернулась к Майе.
– Понимаешь, – радостно, словно сказку, начала рассказывать она. – Мы умерли, но оказалось, что смерти вроде как нет. В общем, есть такие разные… слои. В этом слое ты жив, а в том давно мертв. А в третьем вообще никогда не родишься. Для живых эти слои не пересекаются, а для мертвых они – как воздух. Ну, из-за того, что времени нет, какая разница, где быть, в прошлом или настоящем? В общем, мы все встретились, а ты выпала. Пропала. Тебя нигде не было. Вообще нигде. Папа чудом нашел тебя. Ты была среди живых, но… какая-то странная.
– Варвара, – вновь угрожающе прозвучал голос бабушки.
– Ну, хорошо, хорошо, – Варя продолжила. – Папа не хотел оставаться без тебя. Он так тебя искал!
– Зачем? – спросила Майя.
Все знали, к кому относится ее вопрос. Но отец молчал. Не молчала Варя.
– Как зачем? – продолжала она. – Мы же семья. Папа хотел, чтобы мы опять были вместе…
– Мало ли чего он хотел! – в голосе Иды звенел металл.
– Мама, пожалуйста, перестаньте, – попросила Зинаида.
– Понимаешь… – Варя ткнула пальцем в сторону отца, желая что-то объяснить, но Зинаида поймала ее руку.
– Варя, нельзя показывать пальцем! И замолчи немедленно, – твердо сказала она.
За столом воцарилось напряженное молчание. Наконец Ида отложила нож и вздохнула.
– Чего уж теперь, Зинаида, надо договаривать, – она подняла глаза на Майю. – Все мы виноваты. Все. И никто. На всех своя вина. А присмотришься, вроде ничего особенного и не было. Ну, ссорились, обижались, дверьми хлопали– с кем не бывает. Все так живут… Вы с Варей вообще бедовые были. Слова поперек не скажи. А Зинаида и потакала. Все разрешала, души не чаяла. Вот вроде все с любовью делала. А что получилось? Выросли злющие, своевольные, капризные… Никакого сладу. И Андрей. На все готов. Ради тебя вообще убить мог, – она помолчала, обводя глазами затихший стол. – Они вас как будто разобрали, Зинаида Варю, а отец тебя. А я… Я не смогла унять вас всех. Иначе как-то надо было, не так…
Она вздохнула.
– Говорили, здесь плохое место, проклятая земля,– она усмехнулась, однако ее улыбка была печальной. – Я не знаю…
Заметив, что Зинаида что-то хочет сказать, она предостерегающе подняла руку.
– Слишком удобно – что случись, всегда можно откреститься: «Так это плохое место, дурная память, проклятая земля…»
Майя не сводила взгляда с отца. Он сидел неподвижно, рассеянно слушая мать.
– Но тогда и правда, сначала, как дурные знаки, появились эти черные цветы. А после все и случилось…
…Лиза забрала бумаги и небольшую коробочку с медальоном, вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Во всем доме стало так тихо, что, казалось, можно услышать самые потаенные и скрытые звуки – течение соков внутри стеблей сумеречных комнатных растений, гул горячего воздуха над огнем в камине, биение мухи в плотных узлах паучьей сети и торопливые приближающиеся шаги…
С грохотом распахнулась дверь. На пороге стоял Андрей. Его костюм был в беспорядке, волосы растрепаны, глаза блуждали. Он был расстроен и взбешен. Из своего кресла, неподвижная и величественная, как будто неживая, за ним наблюдала мать.
– Чего пришел? – раздался ее спокойный голос.
– Как ты могла!? – только и смог выговорить он. Старуха усмехнулась. Тяжело встала. Сын ей был не соперник.
Она повернулась к нему спиной, оперлась руками на стол.
– Андрей, – ее голос был даже нежен. – Смирись. Я поступила так, как считала нужным. И не тебе меня учить.
– Но это жестоко! Зачем? Я хочу, чтобы у них все было… Не оборачиваясь, она стояла к нему спиной и смотрела в стену.
На стене, непропорционально увеличенная, колебалась ее тень.
– Значит, мы хотим одного и того же, – сказала она. Ненависть. Она чувствовала ненависть позади себя. Андрей молчал, но ей не надо было поворачиваться для того, чтобы увидеть его лицо, искаженное яростью и болью. Ей стало не по себе. Это был тупик. Необратимость вступила в свои права. Уже ничего нельзя было изменить. Сын этого не чувствовал. Он вообще сейчас ничего не чувствовал, кроме бессильной ненависти. А она побледнела.
– Будь… будь ты проклята! – прошептал он.
Верил ли он в силу этих слов? Имели ли они свою власть? Кто знает.
Старуха захотела обернуться, но тут что-то в густых зарослях растений, составленных в углу, привлекло ее внимание. Она присмотрелась. Ей почудилось или в самом деле там кто-то стоял?…
Внезапно со всех сторон раздался странный шелестящий звук. Ида вздрогнула. Прислушалась. Это был песок. Звук стремительно осыпающегося песка, знак приближающейся беды и исполнения проклятья. Постепенно он становился грохотом, пол дрожал под набиравшим силу исполинским напором. Взгляд старухи заметался, кровь с шумом застучала в висках, дыхание сбилось, и волна отчаянной тоски поднялась в груди.
–Андрей, – прошептала она.
Обернулась. Но сына не было. Ида с ужасом смотрела, как горячий, почти видимый жар, раскачивал воздух в полумраке гостиной. Она покачнулась. Рука беспомощно схватила пустоту вместо края кресла.
– Сгинь, – прохрипела старуха.
Но было поздно… Ее глаза первыми потеряли свою силу. Она не видела комнаты, огня в камине, стен, потолка. Она уже смотрела совсем в другой мир. В тело проник вечный холод, сковал кровь в сосудах и подобрался к самому сердцу.
