Пролог
«We are such stuff
As dreams are made on and our little life
Is rounded with a sleep…»
Shakespeare. «The Tempest»
«Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь».
У. Шекспир. «Буря»
Перевод М. Донского.
В комнате было жарко натоплено. Потоки теплого воздуха заставляли тихо покачиваться широкие листья растений. Растений было очень много. Они стояли на полу, каминной полке, столах и стульях, некоторые теснились по углам, куда не проникал ни тусклый свет огня в камине, ни желтый колышущийся круг от свечи, пристроенной на краю массивного стола. В стороне в высоком кресле неподвижно сидела старуха. Сильные, скрученные подагрой пальцы воскового цвета уверенно лежали поверх деревянных подлокотников, выточенных в форме когтистых тигриных лап. На руках мерцали драгоценными камнями несколько массивных колец.
Лицо старухи было густо покрыто штриховкой крупных и мелких морщин, но оно сохранило былые очертания. Высокая прическа подчеркивала царственный лоб. Эта женщина была еще красива, а ее властный взгляд не затуманили ни слабоумие, ни маразм. Она сидела неподвижно, наблюдая за агонией пламени в глубинах камина.
– Петька – дурак! – отчетливо и со злостью вдруг произнесла она. – Всегда дураком был.
– Господи, Ида Аполлинарьевна! – донесся укоризненный вздох. – Супруг ваш, царство ему небесное, уже семь лет, как помер. Будет вам.
У стола, склонившись над бумагами, сидела невзрачная, ничем не приметная женщина в простом платье и очках.
– Не гневите Бога, – пробормотала она, обмакивая перо в чернильницу.
Внезапно старуха с силой ударила ладонью по подлокотнику.
– Ты мне не указывай, чего делать! Та съежилась и втянула голову в плечи.
–Девки обе избалованные, капризные, мать над ними власти не имеет, Андрей только и рад будет им все оставить! А меня кто спросил?! – голос старухи гудел под сводами комнаты. – Конечно, не свое же отдает!
В ее глазах плясали искры огня и гнева. Женщина скрипела пером по бумаге.
– Не будет добра, – упрямо бормотала она, ссутулившись над своей работой, – ой, не будет. И Андрей Петрович осерчает.
Старуха недовольно жевала губы, поглядывая в ее сторону.
– Пускай себе, – неожиданно спокойно произнесла она. – Мальчишка еще. «Семья, семья…» – у самого ветер в голове. Вон, по бабам шастает…
– Ой, ну что вы говорите, Ида Аполлинарьевна? – ее помощница сокрушенно покачала головой.
– Я правду говорю! Ты пиши давай, время-то идет.
Словно в подтверждение ее слов, со скрипом сдвинулись стрелки на часах, упрятанных в тени зеленых зарослей. Наконец, женщина закончила и подняла голову.
– И все драгоценности приюту завещаете? Ничего не оставите?
– Ничего. Старшей внучке медальон подарю на день рождения, как обещала, – старуха подняла тонкую цепь и придержала пальцами качнувшийся в воздухе плоский диск, украшенный россыпью переливающихся камней. – И хватит с них. Им и так по дедовскому завещанию и дом, и все деревни отойдут…
Помощница вздохнула. Внезапно старухе что-то пришло в голову. Она живо обернулась к женщине.
– Лизка, а будут выспрашивать чего, так ты им скажи, что я все завещала любовнику.
Рука с пером взметнулась кверху– женщина поспешно перекрестилась. Большая капля чернил упала ей на лоб. Она почувствовала ее и оттерла, оставив некрасивую темную отметину на лице и ладони.
– Какому такому любовнику, помилуйте?
– Так и скажи: «Завещала своему адюльтеру…» А имя не говори. Не знаешь – и все!
– Батюшки святы… – запричитала было Лиза, но старуха перебила ее.
– Ну что ты, закончила?
Та поспешно встала и приблизилась к креслу.
–Да, пожалуйте, распишитесь здесь… и вот здесь.
Старуха забрала у нее бумагу, сунула перо в чернильницу и властной рукой поставила свою размашистую подпись в конце страницы: «Ида Авельева».
– Вот так!
И опять с пера упала большая капля. Но на этот раз она растеклась черным пятном на бумаге прямо под старухиной подписью.
– Не будет добра, Ида Аполлинарьевна, – бормотала Лиза, – ой, не будет…
– Хватит тебе причитать! Надоела прямо. Что будет, то будет!
Старуха откинулась на спинку кресла. Она не отрываясь следила за огнем, бьющимся в камине. Но – Лиза присмотрелась, и вновь ее рука потянулась к крестному знамению – ей показалось, что взгляд старухи минует и огонь, и стены камина и, не задерживаясь на видимом, скользит куда-то вдаль, в глубины неизвестного и тревожного будущего…
Утро Майи
В то лето в городе было жарко. Целыми днями солнце плавило ртуть в стеклянных колбах термометров, короткие ночи пролетали незаметно, почти не принося облегчения, и с восходом город вновь погружался на дно раскаленного и вязкого полусна. Потом внезапно в небесных механизмах что-то переключалось, теплый ветер начинал рвать навесы летних кафе, нагонял сизые, серые, черные тучи и над крышами домов разражалась неистовая летняя гроза. И вновь небосвод светлел, радужные арки вставали над вымытым городом, воздух наполнялся запахом электричества и от земли поднимался влажный пар.
Жара распугала горожан. Кто мог, улетел в далекие края, кто-то убрался в пригород, но почти все, кто так или иначе оказался втянутым в эту историю, оставались здесь, терзая свои кондиционеры и форточки, изнывая от палящего солнца и перебиваясь от одной грозы до другой.
В то утро в окна небольшой квартиры на десятом этаже ничем не приметного дома било яркое утреннее солнце. Ни шторы, ни жалюзи не препятствовали мощному потоку, и он обильно заливал всю квадратуру полупустой комнаты, вытравляя тени из самых дальних углов и отражаясь от простыней, свешивавшихся с края кровати пышной пеной сбитых сливок.
