Ипполита ему не понравилась. Она явно принадлежала к тому типу женщин, спесивых и высокомерных, которые считают себя пупом земли, а всех остальных – своими слугами. Но ничего, доктор Гренье позаботится о том, чтобы сбить с нее эту спесь. На его глазах уже не первая девушка приезжала сюда, полная чванства, а уезжала униженная, как побитая собака.
Машина проехала большие ворота из кованого железа и покатила по аллее, усыпанной галькой, которая перерезала надвое большой благоухающий розарий. Гроздья вьющихся гераней украшали фасад низкой виллы, вытянутой в длину. Авто остановилось перед входом, где его ждала медсестра, относительно молодая, с отсутствующе-официальным выражением лица.
– Синьорина Вестсель? – спросила она.
Ипполита ответила небрежным кивком головы. Но ее умышленная невежливость разбилась о равнодушие женщины, как капля воды об окошко движущегося поезда.
– Доктор Гренье ждет вас, – сказала она, пропуская прибывшую пациентку в широкий коридор. – Последняя дверь направо, – добавила медсестра.
Неуверенными шагами Ипполита пошла в указанном направлении. В конце коридора она постучала в нужную дверь, и чей-то голос пригласил ее войти.
Ипполита оказалась в комнате, где витал свежий аромат мяты. Обстановка была очень строгая. Стены, отделанные темными панелями, большой письменный стол, заваленный бумагами, два внушительных кожаных кресла, а в глубине, на фоне аркообразного окна с крахмальными занавесками, крепкая фигура в белом, против света казавшаяся еще более внушительной.
Доктор Гренье оказался женщиной. Ипполита почувствовала какую-то робость перед этой персоной, весьма уверенной в себе, с пухлым гладким лицом, с очками, держащимися на кончике властного носа, и завитыми черными волосами с проседью.
– Я доктор Гренье, – представилась хозяйка кабинета, идя навстречу, в то время как ее тонкие губы прогнулись в слабой улыбке.
Ипполита от изумления застыла на пороге.
– Вы не ожидали увидеть меня? – пошутила Доктор Гренье. – Если бы вы встретили здесь мужчину, то почувствовали себя более свободно? Вы чем-то озабочены? – спросила она, пожимая ей руку.
– Скорее, удивлена, – ответила Ипполита, уже придя в себя. – Человек, который говорил мне о вашей клинике, опустил эту частность, – улыбнулась она.
– Кто вам рассказывал о вилле «Гренье»? – спросила врач, указывая гостье на большое кожаное кресло, расположенное по правую сторону стола.
Обе женщины уселись друг против друга.
– Несколько лет назад в Лугано, – объяснила Ипполита, – я познакомилась с одной немецкой писательницей. Ее звали Лотта Вестсель.
– Под именем которой вы и появились здесь, у нас, – заметила доктор Гренье и добавила: – Почему вы сказали «ее звали»?
– Потому что она погибла в 1945 году в железнодорожной катастрофе в Пиренеях, – сказала Ипполита.
– Я помню ее. Она была пациенткой моего отца, – кивнула доктор Гренье. – И по-видимому, ссылалась на него.
Ипполита решила перейти к теме, которая ее больше волновала, и она сделала это в своем стиле, прервав подобие салонной беседы простой фразой.
– Я беременна, – спокойно заявила она.
Доктор Гренье улыбнулась, словно гостья сообщила, что у нее легкая мигрень.
– Понимаю, – сказала она.
– Но не хочу оставаться в этом положении, – пояснила Ипполита.
– Это ваше право, если вы совершенно уверены в своем выборе.
Тот факт, что врач ее не осуждает, не изменил состояния души Ипполиты, где царили страх и беспокойство. Ипполита не боялась операции самой по себе. Укромное место и профессионализм врачей гарантировали ей полную безопасность. И операция сама по себе была в общем-то простой. Этот страх и это беспокойство относились не к телу, а к иной, неприкосновенной стороне ее личности, можно было бы сказать, к душе, если бы она не боялась этого высокого слова.
Она, которая привыкла ни с кем и ни с чем не считаться, впервые почувствовала в глубине своей души какое-то острое чувство вины.
Когда они с Эдисоном решили, что аборт – это единственное возможное решение, Ипполита ни в чем не сомневалась и не испытывала колебаний, но сейчас, перед лицом такого крайнего решения, ее охватили сомнения, которые очень редко посещали ее. Даже доктор Гренье, которая ни в малейшей степени не осуждала ее и встречала эту проблему с холодной улыбкой, не прибавила ей спокойствия.
– Нам придется сделать серию анализов, – сообщила ей врач.
– Прямо сейчас? – спросила Ипполита.
– Пожалуй, можем начать завтра утром. Так у вас будет время отдохнуть и расслабиться.
Ипполита почувствовала облегчение.
– Я совершенно согласна с вами, – сказала она.
Та самая медсестра, которая ее встретила и направила в кабинет доктора Гренье, отвела ее в комнату на втором этаже здания. Это было что-то вроде больничной палаты, оборудованной очень функционально: широкая кровать, удобная для всех манипуляций, необходимых пациенту, ночной столик, шкаф, кресло, диван, баллон с кислородом на случай нужды. Отказавшись от легкого успокоительного, которое предложила ей медсестра, Ипполита надела ночную рубашку и улеглась в постель, желая побыстрее остаться в одиночестве. Она нуждалась в нем, чтобы поразмышлять как следует над своим положением.
Во время военной бойни погибли миллионы солдат, голод и болезни не пощадили не меньшее число людей. Какой смысл волноваться из-за этого зародыша, который завтра, возможно, будет извлечен из ее чрева? И все-таки ей было не по себе.
Благоразумные и не слишком подверженные влиянию моральных проблем врачи считали, что прерывание беременности – это ее право, и сейчас она готова была воспользоваться им. Но теперь, находясь между сном и бодрствованием в эту бесконечно долгую ночь, Ипполита думала о ребенке, который в безопасной темноте ее чрева зародился и рос. Одна клетка и другая клетка долго скитались в бесконечных пространствах, пока не встретились случайно и слились, чтобы соединиться в одно, чтобы расти вместе. Новые клетки, повинуясь каким-то таинственным сигналам, будут месяцами строить сердце, мозг, руки, ноги, и все вместе сделают возможным появление на свет нового существа. Не какого-то чужого существа, а ее ребенка…
Думая об этом, она тихо плакала, и слезы потоками текли из ее глаз, горячие и оживляющие. К утру Ипполита поняла, что ее ребенок должен жить.
На рассвете, оставив в оплату за причиненное беспокойство чек для доктора Гренье, она вызвала такси и договорилась, чтобы ее отвезли в Милан. Ей казалось, что в первый раз в своей жизни она чувствовала себя по-настоящему спокойной.
В Милане Ипполита сразу же позвонила домой Монтальдо и попросила позвать Эмилиано.
– Мне надо видеть тебя, – заявила она.
