— В это трудно поверить, — сказал он, — но возвращения Наполеона к власти можно было избежать.
— Избежать? — спросила Алексис. — Но как? Кто бы мог подумать, что он сбежит с Эльбы?
Рис снисходительно хмыкнул:
— Точно на такой же скептицизм я натолкнулся в министерстве иностранных дел, когда пытался сказать, что существует заговор по освобождению Наполеона.
— Рис! — в изумлении пробормотала Кенна. — Это правда? Ты знал о готовящемся побеге Наполеона?
— Да, — спокойно ответил он. — Ты мне не веришь?
— Я не верю, что тебе больше никто не поверил!
— Тебе нужно было бы поработать в министерстве иностранных дел. — Он коснулся под столом ее руки и слегка сжал пальцы. — Я знал о побеге Наполеона за семь недель до того, как это произошло, — объяснил он. — О, министр имел все основания не доверять мне. Я не смог сообщить о побеге лично и не смог назвать имена участников заговора. В министерстве долго тянули с решением, ну а потом вы сами знаете, что случилось. — Он пожал плечами: — Теперь вряд ли можно изменить что-то, и Веллингтону придется сражаться с ним.
Тэннер и Алексис сочувствовали Рису, которому не удалось убедить министра и предотвратить побег Наполеона, но Риса больше взволновало, как изменилось поведение Кенны. Весь оставшийся вечер она смеялась то слишком ехидно, то неожиданно громко и пила гораздо больше чем обычно. Всю обратную дорогу в карете стояла тягостная тишина, а Кенна сидела в таком напряжении, что Рис наконец отнял руку, которой обнимал ее за плечи.
Как только они вошли в дом, Кенна удалилась наверх. Рис собрался последовать за ней, но Алькотт потянул его за рукав.
— Мистер Каннинг, в гостиной вас ждут четыре джентльмена, — сказал он взволнованно.
— Я не хочу никого видеть. Скажи им, чтобы уходили.
— Я им уже говорил, сэр, но они отказываются. Сомневаюсь, что они уйдут теперь, зная, что вы вернулись.
— Хорошо, — вздохнул Рис. — Я встречусь с ними. Только не приноси напитки. Я полагаю, разговор будет коротким.
Слова Риса не разошлись с делом.
Бритт привел трех своих друзей, с которыми Рис еще не встречался, но собирался познакомиться в понедельник. Рис показал им, что по крайней мере в одном он пошел в отца: отказался менять свое решение. Вежливо выслушав их аргументы и протесты, он повторил, что с Бриттом больше не имеет никаких дел и повышает плату за перевозку грузов, после чего указал визитерам на дверь.
Когда они ушли, он направился в спальню, позабыв о странном настроении Кенны, но с удивлением отметил, что она даже не отреагировала на его появление.
— Я знаю, что ты не спишь, — сказал он, снимая одежду и глядя на ее застывшую под одеялом фигуру.
Она повернулась к нему спиной, и Рис тяжело вздохнул. Он надел ночную рубашку и лег в кровать. Лежа на спине, он смотрел в потолок, где играли тени, отбрасываемые огнем камина, затем наконец сказал:
— Я не собираюсь надоедать тебе, Кенна, но хотел бы узнать, что тебя так расстроило.
Она молчала очень долго, и Рис подумал, что она вообще не ответит. Затем он услышал сдавленные рыдания и понял, что она не может говорить.
Он сразу смягчился.
— Почему ты плачешь, Кенна? — заботливо спросил он.
— Почему ты н-ничего мне не с-сказал? — еле выговорила она, прижимая к глазам край простыни.
Голос Риса снова стал нетерпеливым.
— Что не сказал? Я не понимаю, о чем ты говоришь. Из глаз Кенны вновь хлынули слезы.
— Про Н-Наполеона. Ты н-никогда мне не говорил.
— У нас никогда не заходил об этом разговор. А с тех пор как мы уехали в Америку, это все в прошлом. Почему тебя это так взволновало?
Кенна в отчаянии стукнула кулаком по подушке и села.
— П-потому что разговор, который ты подслушал, состоялся в Даннелли! — Даже сквозь поток слез Кенна заметила удивление Риса, который судорожно пытался сообразить, как она догадалась об этом.
— Я не говорил, откуда я это знаю, — медленно произнес он.
— Семь недель! Ты сказал, что слышал об этом за семь недель до побега. В это время ты был в Даннелли!
— Кенна, успокойся!
Она была готова броситься на него с кулаками, но вместо этого добела сжала пальцы.
— О-о! Я не успокоюсь! Рис, кто говорил о плане побега? Кто-нибудь из слуг? Может быть, ты думаешь, что это был Николас? Ты для этого приехал в Даннелли? Шпионить за моей семьей, подслушивать у замочной скважины и совать нос в личные бумаги моего брата? — Она не дала ему времени ответить: — Ты солгал мне, Рис! И не один раз, а дважды! В первый раз ты сказал, что приехал в Даннелли из Лондона, чтобы скрыться от отца! Потом ты сказал — о, с какой нежностью, — что ты приехал из-за письма Ивонны, чтобы защитить меня.
— Я не лгал, Кенна, — возразил Рис, садясь на кровати. — Это две стороны одной медали.
Глаза Кенны потемнели и расширились. Она презрительно подняла бровь и едко рассмеялась.
— Две стороны? С каких это пор правда двулична? — Она быстро вытерла катившиеся из глаз слезы. — Скажи мне, Рис, как все это может быть правдой? И почему я должна верить тебе?
Рис поднялся с кровати, подошел к шкафчику возле окна и налил себе бренди. Залпом осушив бокал, он налил еще и отвернулся к окну, глядя на белый лунный свет, пробивающийся из-за облаков.
— Ты думаешь, что я имею право говорить о том, что делал в Даннелли? — спокойно спросил он, медленно поворачиваясь. — В министерстве иностранных дел считают иначе.
— Значит, тебя специально послали в Даннелли!
В лунном свете его лицо казалось особенно бледным.
— Я думал, у тебя не было никаких сомнений, зачем я приехал в Даннелли.
— Не было… и нет. — Она умоляюще посмотрела на него: — Рис, пожалуйста, скажи, с какой целью ты приехал. Я не вынесу этой полуправды. Ведь все, что касается Даннелли, касается и меня. Пусть между нами не будет секретов!
— Секреты все равно останутся, Кенна, — медленно произнес он, допивая бокал. — Я могу сказать тебе лишь то, что тебе можно услышать.
— Это не оправдание.
— Да, не оправдание. — Он сел на край кровати рядом с ней. — Ты помнишь первое утро моего приезда? Тогда в лесу ты спросила меня, в чем цель моего визита. Разве мог я сказать тебе, что приехал, чтобы защитить тебя? Ты бы не поверила, что кто-то покушается на твою жизнь. Больше того, разве мог я сказать, что люблю тебя, когда ты чувствовала ко мне только ненависть? Ты не была готова услышать ни то ни другое, поэтому мне пришлось сказать тебе то, во что ты поверила. Но это не было ложью. Одного присутствия моего отца в Лондоне было достаточно, чтобы я уехал в Даннелли, даже если бы не было других причин.
