Известно, что collare было отдано в залог «римским королем» Максимилианом представителям одного из знатнейших венецианских родов — Капелло. Из этого рода происходили выдающиеся военные, дипломаты, чиновники и деятели искусства. В данном случае наиболее интересны Ветор Капелло и «братья Капелло», старшим из которых был Андреа. Ветор Капелло был коллегой Марино Санудо в сенате. Он занимал должность savio ai ordeni — был одним из так называемых «мудрецов порядка». Это была одна из самых почетных в Республике должностей.
Незадолго до приезда русских посланников Ветор предпринял попытку продать ожерелье французскому королю Людовику XII, когда тот со своими войсками в ходе так называемых «итальянских войн» занял в 1499 году Милан. Инициатива по продаже дорогого collare тогда не увенчалась успехом. Между тем семье Капелло были крайне необходимы деньги. Требовалось как-то компенсировать убытки от разорения знаменитого банка Томмазо Липпомано, где «Андреа Капелло с братьями» был одним из главных кредиторов. Вероятно, представители рода Капелло решились предложить столь дорогую покупку русским, поскольку были удивлены их богатством. Ралев и Карачаров привезли с собой драгоценные меха: многие тысячи шкурок пушного зверя и прочие северные диковины. Всё это они собирались продать.
Санудо отмечает некоторые особенности сделки по покупке collare. Она «была заключена следующим образом: 12 тысяч дукатов наличными, а не достающая до 36 тысяч дукатов сумма — многими шкурками пушного зверя, то есть 16 частей шкурками белки и других зверей, по 36 дукатов за тысячу, 6 частей соболями, каждый из которых стоил 2,5 дуката, и 2 части горностаями, по 10 дукатов за связку в сто штук. И там же был отдан задаток в 1000 дукатов наличными, с условием, что в течение пяти месяцев они получат деньги, а в течение года — выделанные шкурки, привезенные в Портогруаро. В случае нарушения данного договора они (русские. — Т. М.) теряли здесь указанные 1000 дукатов наряду с другими условиями, которые были заключены между ними».
Как видим, большую часть суммы русские должны были отдать пушниной, причем не привезенной с собой, а скорее всего той, которую предполагалось специально отловить или выменять у северных народов для этой цели: на доставку меха отведен целый год. Значительную часть наличных денег (11 тысяч дукатов) русские должны были привезти через пять месяцев. По тогдашним меркам — очень быстро: Санудо указывает, что до «русского короля и московского князя» три месяца пути. Это значит, что гонец отправился из Венеции в Москву сразу же по заключении сделки (в декабре 1499 года), то есть гораздо раньше, чем уехали Ралев и Карачаров (не ранее марта 1500 года). Кроме того, из текста неясно, кто именно должен был прибыть с мехами в Портогруаро: лично Ралев и Карачаров или же их доверенные лица. Как видим, торговые связи Москвы и Венеции были гораздо интенсивнее, чем можно предположить, опираясь лишь на данные русских источников.
Сумма в 11 тысяч дукатов наличными представляется в руках гонцов Ивана III поистине фантастической: если верить источнику, речь шла более чем о 38 килограммах золота! Впрочем, подобные суммы как раз и были нужны представителям рода Капелло в тот момент. Более того, северные диковины и меха, привезенные посланниками в Венецию, вполне могли быть проданы за эти огромные деньги.
Кто знает, купили ли Ралев и Карачаров бармы для «венчания на царство» Василия, и если да, довезли ли они их до Москвы в целости и сохранности?.. Возможно, венецианские архивы еще скрывают документы, которые могут пролить свет на эти вопросы. Но известно, что «венчание на великое княжение» Василия так и не состоялось ни до, ни после смерти Ивана III.
* * *
В чем бы ни были истинные причины «политического переворота», произошедшего в январе — апреле 1499 года, завершился он победой Софьи Палеолог и ее окружения. Василий получил гарантии власти над Русью. Теперь уже Софья запечатлела свою радость на пелене, которую она в 1499 году (видимо, после 21 марта) передала как вклад в Троицкий монастырь в знак почтения к преподобному Сергию. Этому святому Софья молилась и перед рождением Василия, и, по-видимому, в трудный для сына 1498 год. Память об этих молитвах могла сыграть свою роль в особом отношении к Троицкой обители ее внука — Ивана Грозного. Первый русский царь чтил память отца и положил начало обычаю многодневного царского паломничества в обитель преподобного Сергия.
Но вернемся к пелене Софьи. Это интереснейший памятник лицевого шитья. Ее цветовая гамма «сочетает пышную нарядность с утонченным художественным решением», в ней «живо ощущается живописная гармония». В отличие от пелены Елены Волошанки пелена Софьи более традиционна для древнерусского прикладного искусства. В центре композиции — большой крест и литеры — IC XC («Иисус Христос») и НИКА (переданное славянскими буквами греческое слово νικη — «победа»). В христианской традиции эти литеры означали победу Спасителя над смертью, которую Он показал чудом Своего Воскресения. В данном случае они приобретают и новый, земной смысл, означая победу Василия, его матери и их сторонников.
Кайма пелены представляет собой серию из четырнадцати клейм, изображающих избранных святых и православные праздники. Внизу вышита надпись: «Лета 7007 (1499) создана сия пелена при благоверном великом князе Иване Васильевиче всея Руси и при в Россие великом князе Василе Ивановиче и при архиепископе Симане митрополите замышлением и повелением царевны царьгородцкою великою княгинею Московскою Софьею велико князе Московъском молилася Троице Живоначальныя и Сергею чюдотворцу, приложила сии пелену».
Выбор праздников и святых не случаен. В верхнем ряду особенно выделяется икона Боголюбской Божьей Матери. Этот образ — символ покровительства Богородицы великокняжеской семье. Святой Иоанн Предтеча, изображенный справа от центрального клейма верхнего ряда (Ветхозаветная Троица), являлся покровителем императорского дома Палеологов.
Рядом с этими образами легко узнать святого Иоанна Златоуста и святого апостола Тимофея — святых, в честь которых был наречен Иван III (у него, как и у его сына Василия-Гавриила, было два имени). В нижней части пелены — изображения митрополитов Петра и Алексия, покровителей московского княжеского дома, а также святые защитники Василия — архангел Гавриил и святой Василий, епископ Парийский.
«Троицкая пелена 1499 года дает нам жизнь своего времени, но иносказательно, в символах. Вкладчица пелены вполне осознает свое значение и именует себя „царевной царьгородцкою“; но самые изображения говорят только об Иване III и сыне его Василии; Софья Палеолог не помещает даже изображение своей святой… Этот вклад говорит о ее сыне Василии и сделан по определенному случаю. Закулисная роль Софьи в событиях 1498–1499 годов проводится в тех формах, которые допускала русская жизнь того времени».
Эти наблюдения, сделанные более шестидесяти лет назад, удивительно точны. Они проливают свет на важную грань личности уже пожилой Софьи. Она — как и любая мать — старалась не для себя. Вся ее жизнь имела целью благополучие ее детей и ее рода — не только Палеологов, но и Рюриковичей. (Особенно остро проявилось это во время событий династического кризиса конца XV века.) Сама великая княгиня остается в тени своих заслуг, отразившихся в победе старшего сына.
