Книга Черные крылья - Эд Макдональд

Серебряный дракон встал на дыбы, его гладкое безупречное тело излучало свет. Он глядел яростно, но в его клыкастой пасти, в золотом сиянии глаз ощущалась свирепая, безудержная радость. Его нетопырьи крылья из жидкого металла охватили весь мир, на их мерцающей глади плясала радуга. Дракон взревел. Кто же посмел приблизиться ко мне? Посягнуть на добычу?

Он заглотнул ледяной воздух и изрыгнул золотое пламя. Я скорчился в пустоте, ожидая, что меня охватит пылающим облаком, испепелит и развеет.

Мимо меня пронеслись извивающиеся темные твари, жуткие кольчатые туши гниющей сырой тьмы. Психочерви бросились на дракона, раскрыв зубастые пасти, уклоняясь от пламени. Они напали одновременно и покрыли дракона шевелящейся смрадной тьмой. За ними встала гигантская зловещая тень, источающая ужас и смерть. Извивающиеся черви хотели сковать лапы и крылья – но дракон вырвался, полосуя врагов когтями длиной в милю, кроша челюстями сильней землетрясения, опаляя пламенем, ярче звездного. Меня окатило пламенем – но в нем не было жара, по крайней мере, для меня.

Черви сплелись теснее, давя, удушая, впиваясь гранитными зубами. Из-под серебряных чешуй брызгала голубая кровь, из пульсирующих тел мальдоновых червей дождем сыпались ошметки гниющей плоти.

А где был я сам? Я не понимал. Передо мной разворачивалась исполинская битва. Раны наносились и мгновенно затягивались. Твари бешено грызли, терзали, рвали друг друга. Со всех сторон – стены с дверями, за ними коридоры, я могу уйти куда угодно, но здесь нет направлений, нет влево и вправо, вниз и вверх. Пустое место без правил. Это не настоящий мир. Мы все оказались либо в моем разуме, либо в колдовстве, соединившем нас. Мысли летели, как паутинки на ветру. Вокруг искрилась и гасла магия. Я не чувствовал боли, но, должно быть, не имел и тела.

Дракон рухнул на несуществующую землю, придавленный червями, изрыгнул пламя. Мрачная тень за ними молча и с лютой ненавистью глядела на него. Даже без настоящих чувств я ощутил смрад из немыслимо древней гробницы, вонь твари настолько сгнившей и мертвой, что на нее не польстились бы даже трупные мухи.

Шавада.

Я наконец понял, во что превратился Малдон. Он стал всего лишь проводником чужой воли, инструментом господской магии, рукой, протянутой к опасности. В одиночку Саравор не мог победить – ведь он сражался с Глубинным королем, а не с «малышом». Черви запустили клыки в ревнивого дракона, выдрали переднюю лапу.

Но тень встала не только за Малдоном. У Саравора нашлись помощники: полдюжины их, маленьких и серолицых. Они встали в моем рассудке как призраки, мертволицые, с потухшими глазами. Его малолетние слуги? Но отчего они здесь? Как?

Я всегда считал их рабами пестрого колдуна. Но, может, на самом деле это он – их раб?

Я ненавидел Саравора каждой клеточкой тела, каждой мыслью. Но колдун должен был выиграть этот бой. И потому я направился к двери – не настоящей, существующей так же, как дракон и черви, в моем разуме, к картинке, сотканной моим воображением из магии, текущей сквозь мой мозг.

Я прошел сквозь нее, оставив за спиной дерущихся монстров. Малдон силой открыл проход в мой разум – но пройти можно в обе стороны.

Темная комната – не просто с закрытыми окнами, но полностью лишенная света, стылая и страшная. Он всю жизнь исследовал свет, ощущал, как свет льется в тело, превращал его в огонь и иллюзии, в энергию и радость. Сколько времени он сидит здесь? Годы? Здесь нет времени. Он не ест приносимую пищу. Его могут отравить. А он не должен поддаваться, он уже так близок к ответу. Они это знают и потому схватили его.

Открывается дверная решетка. Но пришедший не принес того, в чем узник отчаянно нуждался.

– Спиннер Малдон? – выговорил женский голос.

Знакомый голос. Это княгиня Эроно. Узник служил под ее началом. Он хотел ответить, но не пил уже несколько дней. Язык распух и не хотел слушаться.

– Я хочу помочь тебе, – говорит Эроно. – Мы можем уйти отсюда, но лишь прямо сейчас. Я могу избавить тебя от предателей, желающих пресечь твою работу. Ты пойдешь со мной?

Он кое-как хрипло выдавливает согласие. Она зажигает фос-лампу. Свет неярок, но глазам узника больно. Это не дневной свет, но сияние Риоки, заключенное в кристалл. За решеткой – худое лицо Эроно. Ее глаз выпучен, подрагивает. Она улыбается.

Я в памяти Глека, копаюсь в его прошлом, как он – в моем. Но я не мог управлять поиском, меня тянуло и швыряло потоками чужого разума. Я упал в другое воспоминание.

Он стоит перед одноклассниками, сконфуженный, не способный уловить намек. Ему безразлична поэзия – а одноклассники презрительно глядят на него, издеваются над его неспособностью понять. Игра со словами – забава богатых детишек. К чему мучить слова, загоняя их в сладкозвучные фразы? Математика, науки – другое дело. Ребята передразнивают его, потешно подражают акценту. На это не следует обижаться, но он обижается. Он глядит в окно, пытается не обращать внимания на остальных. Он их ненавидит. За далеким лесом медленно восходит пара лун. Вдруг он видит голубой свет Клады по-другому. Она льет в мир лазурное сияние. Кажется, можно протянуть руку и взять его.

Спотыкаясь и падая, я брел по его памяти. Я провалился в дюжину сцен из жизни – в детство, юность. В одной сцене я увидел себя – молодого, но с невероятно зверским выражением на лице. Я и не представлял, что способен на такое. Я видел шлюху, которую Глек тащил в кровать, видел, как он пинает нищего. Я видел, как он задержался у лавки с зеленью, потому что ему понравилась жена зеленщика. А вот он поздней ночью лихорадочно продирается сквозь математический трактат.

Я безнадежно терялся в чужой жизни и мечтах. Сквозь каждое воспоминание слышался далекий лязг драконьих челюстей, скрежет извивчатых кольчатых тел. Тень укреплялась, детей медленно оттесняло назад.

Он так устал, что едва способен думать. Голод, жажда, изнурение притупили его мысли. Он смутно осознает, что идти в Морок глупо. Но Эроно говорит, что ее люди вскоре встретят его. А у них канистры с фосом. Достаточно канистр, чтобы обеспечить его безопасность. У него нет сил, чтобы тянуть свет самому. Обещание фоса – как посул виски насквозь пропитому пьянице. С запасом света он будет сильным, сможет отомстить. Маршал предал его, загнал в тюрьму, отнял достоинство, заставил ползать в дерьме среди тьмы. Эроно говорит: путь в Морок – единственный способ уйти от погони. Он верит княгине.

Впереди – люди. С их лицами что-то странное. Мозг отказывается работать. Эроно успокаивает. Бояться нечего. Он позволяет сковать себя цепями, связать, надеть повязку на глаза, залить воду в рот. Узник не понимает происходящего, но затем слышит жужжащий говор и осознает: они не люди. Они – чертовы драджи. Уже ничего не поделаешь. Драджи увозят его в Морок.

Я вырвал себя из воспоминаний Малдона. Вокруг меня – серебристые контуры троп и дверей. Вдали верещит дракон, рычат черви. Я попытался не обращать на них внимания, сосредоточиться. Огромная тень посмотрела на меня. Я ощутил чудовищно зловонное дыхание. Он глядел, но был бессилен помешать мне. Я ощущал его ненависть – и хоть раз за всю мою гребаную жизнь понял, что нужно делать.